С горечью размышлял он, лежа па диване, о том, как низко пала продажная буржуазная пресса. И с гордостью — что в нашей печати закрыт путь бесстыдству и разнузданности. Ибо в наших журналах спусков военных кораблей на воду не печатают. А если и печатают, то без всяких королев. Ну, а уж если и с королевами, — то без подолов. Потому что не гоже опускать на воду военный корабль в таком виде!
Остальные события дня были еще малоинтереснее.
Вислоусый Гоша два раза засыпал и два раза просыпался. Обзвонил по телефону решительно всех и решительно никого не застал дома: воскресенье стояло, разбежались все по дачам.
Растерзанная «Англия» валялась где попало. «Юпитер» хрипел и рвал пленку. От скуки Гоша принял душ, а затем ванну. Не помогало. Тогда он бросился ничком на диван и принялся горестно обдумывать житье.
Ничего путного, как на грех, не придумывалось. Звенело в голове, хотелось чего-то, а чего — неизвестно. Потом к звону прибавился чей-то тихий голос…
Это за стенкой, понял Гоша!
Он подобрался к стене, вжался в нее, жадно прислушиваясь.
«Речь, что ли, читают? О бдительности и беспощадности… Может, радио? И кашляет кто-то».
Речь сменилась невнятными шорохами. «Вроде, полы моют…»
— Это старик! — сказал себе Гоша. — Развлекается, гад. Речи произносит. Ладно, развлекайся, милый..
Глава 5. Изготовление полуфабриката
Первое смягчение сердца было легким. Так, примеривался Полюгаров, круто не брал.
Ничего такого, собственно, не произошло. Просто проходил товарищ Полюгаров меж станков — как всегда, стремительный, светлый ликом, в одежде полувоенной ( хоть и на гражданке, а солдат! ) Заметил новенького Зиляева. Махнул рукой, подзывая для беседы.
Не без опаски пошел навстречу Зиляев. Не то, чтобы боялся он Полюгарова, нет. Опасался — так вернее. Входил тот уже в силу на заводе. Не директор, конечно, так, третий-пятый. Но все ж таки…
— Почему грязь на участке, Зиляев?
Спросил Полюгаров громко. Все чтобы услышали. Оценили заботу.
Зиляев подбежал бодро, заверил:
— Уберем, Ефим Петрович! Виноват, не доглядел!
Живо присел, поднял какую-то ветошку, бросил в мусорный ящик.
— Н-ну, молодец, молодец… — с непонятной интонацией проговорил начальник. — Стараешься.
Зиляев улыбнулся как можно открытее. Чудная у него тогда улыбка была. Как бы говорила: нет, товарищи дорогие, у такого человека задних мыслей быть не может. Не таковский, что вы! А бодр Зиляев, стоек и предан.
— Хорош… — все с тою же неясной интонацией заметил Полюгаров. — Ты вот что, Зиляев. Загляни-ка после смены ко мне. Кабинет-то знаешь?
— Как не знать, Ефим Петрович! Ваш-то не знать…
— Вот и зайди.
— Ясно, Ефим Петрович! Будет сделано!
…Сто, и двести, и тысячу лет назад стоял маленький гимназистик в парадном у каменных ног императора точильщиков. Высекало лезвие из круга искры, взлетали они, вспыхивали и оседали пеплом вокруг — на фартуке, на сапогах, на ледяном полу…
Прост был кабинет Полюгарова, как многие кабинеты той давней поры. Просто, скупо, жестко. Длинный стол. По бокам в ряд приткнуты стулья. Портрет, конечно.
Внимательный взгляд Полюгарова. Вопрос — ответ. И еще вопрос, и ответ. Беседа старшего товарища по работе с младшим товарищем.
— Ну, расскажи, Зиляев, о себе. Родители-то кто у тебя? Рассказал. Что там было рассказывать? Отца — в гражданскую, мать — тиф…
— Как после института работается? Помощь нужна?
Как работается. Так и работается… Ответил, как положено.
«Зачем он вызвал? Все ведь в бумагах есть. И про родителей…»
Словно отвечая на немой вопрос, Полюгаров развернул папку, ворохнул бумаги.
— Прочел я твою анкету… Все документы прочел. Нехорошее дело получается, Зиляев… Читал о процессе над вредителями? О взрыве на руднике?
«Вот оно! Добрались!»
Одно чувствовал Зиляев: в глаза надо смотреть. Отведешь их — конец. А не отведешь, выдержишь — может, и пронесет. Может, и будет конец, да позднее. А позднее — эх, позднее-то! — авось, и кончится наваждение. Жив останется Зиляев, выйдет из кабинета с портретом, дышать будет!..
Молчал Зиляев, глядя прямо в глаза старшему товарищу. Тот продолжал:
— Ты видел, кто проходит по этому делу?
«Кто там проходит, кто, кто? Скорее думать, не отводить глаз… Директор Прохоров, главный инженер Григорян, механик, потом еще один механик, Минц, кажется…»
Молчал и Полюгаров. Смотрел, как водит нового инженерика. Понимал: вспомнит он, никуда не денется…
Читать дальше