Олег Чарушников - Если так рассуждать... (сборник)

И тут взорвалось за стеной! Рассыпалось в железном гудении и вновь громыхнуло, да так, что бюрократы зашевелились в углу, зашелестели страницами, зашуршали в панике. Снова трахнуло за стенкой, загудела-заныла басом струна, проникая в самый мозг ошеломленного Грандиозова. И тут же обрушился на него слепящий вал звуков, словно ливень отрезал старика от мира, где оставалось последнее взлелеянное счастье — газетные листы на столе, ножницы и власть.

Несчастный Грандиозов вскочил и сквозь бурю прокричал проклятие какому-то дальнему, застенному жителю, пригрозил ему сухим кулачком. Но буря не укротилась, а напротив, пошла в разгул: некто бешеный рявкнул хрипло и затянул, завел волчью арию, а грохот понесся, нарастая, за ним в электронном радении.

Не впервой было Грандиозову переживать музыкальные штормы и обвалы из-за стены, ко многому притерпелся он в долгой и небезгрешной жизни. Поэтому на свет немедленно была извлечена ушанка с тесемочками и нахлобучена непосредственно на костяную шапочку-шлем.

И укротилась буря. Отодвинулась на квартал. А когда Гранциозов потуже стянул меховые уши тесемками, и вовсе блаженство настало. Оглох мир. Беззвучно шелестели страницами бюрократы, не клацали рвущиеся к работе ножницы, на кухне неслышно падал в ловушку мусор.

Уже мягче, отходя душой, старик Грандиозов погрозил стенке пальцем, потянулся и придвинулся к столу.

Начиналось.

Начиналась работа.

Утро выдалось скверное, а день того гаже.

Первое, что увидел Гоша, выйдя на кухню поутру, — записку на столе, гласившую следующее:

«Не хочешь человеком быть, сиди, поганец, взаперти! Приду поздно. Л.»

Ни секунды не медля, Гоша кинулся в прихожую, дернул массивную дверь, плечом долбанул. Дохлый номер! Не поддались и на волос чудо-запоры, врезанные еще отцом. Основательный был человек, расхлябанности на дух не выносил. В наследство, впрочем, оставил кукиш…

«Заперли, сволочи!» — гневно подумал Гоша и лег обратно на диван.

И покатился день, который, как уже сообщалось, был гадким.

Занимался Гоша такими делами:

во-первых, лежал на диване;

во-вторых, рассматривал подшивку журнала «Англия», взятую с боем у одной бывшей подруги;

в-третьих, обдумывал план мести жене, коварно запершей его в квартире;

и в-четвертых, размышлял, чем бы таким, черт побери, заняться!

Так как ровно ничего толкового не придумывалось, Гоша продолжал лежать, терзать подшивку, в которой, как назло, вместо снимков, способных воспламенить воображение, попадались все больше коттеджи да газоны, да спуски на воду военных кораблей.

Диван, даром что не наш, мерзко скрипел при малейшем шевелении. От «Англии» с души воротило. Чтобы развеяться, Гоша врубил верный «Юпитер». Но и магнитофон, несмотря на космическое название, неземных восторгов не принес, ибо старые на нем были записи, обрыдшие, и как ни прибавляй звук — нового ничего не услышишь.

Тогда Гоша придумал такую штуковину: поймал на радиоприемнике по УКВ первую программу телевидения, а телевизор включил на вторую.

На экране мужчина с мощной шеей выводил нечто оперное. Из радио лилось нежное детское: «Возьми меня, олень, в свою страну оленью…» Артикуляция и звук иногда совпадали, и это веселило Гошу. К несчастью, радость, как и все хорошее на свете, имеет конец. По первой программе завели бодягу про ранний сев зерновых, а по второй пошла 5-я симфония Шостаковича.

Оставалось кусать локти.

Был Гоша молодым парнем с вислыми усами, то ли студентом, то ли нерисующим художником — одним словом, человеком довольно свободным, и жизнь вел рассеянную. О соседе своем через стенку, старике Грандиозове, он и слыхом не слыхал…

Грандиозов кончил вырезать последнюю статью. Набралось их в общей сложности пять, — день, таким образом, и впрямь удался на славу. Они лежали рядышком на столе, готовые к предварительному разбирательству: две о взяточниках, две о приписчиках и еще одна о тракторе, провалившемся под лед.

Четыре первых четко стали на положенные места, тут сомнений не возникало. А вот над последней пришлось-таки поломать голову старику. С первого взгляда проходила она по статье «преступная халатность». Но только с первого, невнимательного, небдительного взгляда!

Казалось, все следы канули в воду. Утонул раззява-тракторист, оставив двоих детей и унеся с собой тайну под лед. Но и подо льдом разглядел ее многоопытный Грандиозов — и опять запела его душа.