Владимир Михальчук - Алексей Поркин, гроза Империи (краткий справочник по 101-му штампу в фантастике)

— Лежачего не бьют! — Заорал я Шоте и усердно притворился мертвым.

Сквозь неплотно прикрытые веки ваш покорный слуга наблюдал за озверевшим другом. Он возвышался надо мной как Голиаф, его пудовые кулаки громко скрипели, сжимаясь, бочковидная грудь вздымалась, а глаза горели как дюзы крейсера на форсаже.

— Убью!

Кулак с треском врезался в столешницу. Та с истошным скрипом разлетелась вдребезги, дополняя унылый натюрморт бедлама и столпотворения на полу. Одинокие ножки рухнули поверх поверженной товарки. В баре все замерло, единственный присутствующий в помещении, кроме хозяина, человек мелко задрожал и пожелал проникнуть сквозь толстую стену во двор. Слышалось только яростное дыхание Шота и мое скудное сипение.

— Это я тоже запишу на твой счет! — Пророкотал мой друг и зашагал за треснутую стойку.

Я облегченно вздохнул и, с трудом взобравшись на ноги, отправился к выходу. Сейчас меня воззвали к себе холодный душ и одинокая кровать практически не закаленного амурными делами холостяка. Необходимо зализать несколько ран и поразмышлять над внезапными проблемами.

— Когда будешь в своей хибарке, помни о моей доброте и о том, что я не убил тебя за твои грехи! — Крикнул мне вдогонку Шота.

Я поднял руку во всемирно известном жесте и переступил через порог, проходя сквозь анти-москитный экран.

— Счастливчик, — донеслось мне вслед из забегаловки.

Это я счастливый? Как одинокий метеор, сгорающий в атмосфере какой-нибудь недружелюбной планеты. Он знает, что сейчас сгорит, или разобьется о твердую поверхность, и его летящее тело уже чувствует пламя снаружи. Но, сделать ничего нельзя. Безысходность…

И к чему он это сказал?

— Это как потеряли?!! — Орал Збандельберг, кипя от ярости.

Услужливый адъютантус тотчас же подал ему новую трость вместо разломанной об челюсть капитануса. Збандельберг, почувствовав приятную тяжесть в кулаке, махнул тростью в сторону другого младшего офицера повторно. Последний рухнул как подкошенный, не выдержав напора толстой алюминиевой трубки. Из его виска медленно заструилась кровь, обильно орошая зеленый ковер.

— Видишь, что означает звание? — Прошептали в задних рядах. — Браубургу от подачи — хоть бы хны, а летеха сразу с копыт…

— Разговорчики в строю! — Завернул глазами полковникус. — Всех выброшу через торпедный отсек…

— Слава Торусе, мы на поверхности планеты, — опять зашептались в крайнем углу. Говорящий тотчас испуганно икнул и заткнулся.

— … когда мы вылетим в космос! — Окончил фразу Збандельберг и зверски улыбнулся. Укоризненной окинув взглядом загнутую трость, он бросил ее в строй. Поскольку железяка была не слишком тяжелой, а расстояние до солдатусов достаточно далёким, она упала в метре от передней шеренги. Все сорок сослуживцев бросились от нее вразнобой как от Плутонианской гадюки.

— То-то же, — благосклонно молвил полковникус. — Если в строю нет страха, не будет и дисциплины!

Рядовые несмело придвинулись к своим исходным местам.

— Суммирую, — Збандельберг взмахнул новой тростью.

Все присутствующие привычно вжали головы в плечи.

— Деваху потеряли, это — раз! В баре засветились, алкоголики, это — два! Это как пить на задании?!!

(Если бы кто-нибудь мог в этот миг прочитать мысли военных, он бы увидел огромное, как полотно в кинотеатре, зарево мыслей, внезапно вознесшееся над толпой. Объединенная мысль сорока солдатусов, и лейтенантуса. «Это как же без водки-то?» Капитанусу такие мысли в голову никогда не приходили. Они выветрились еще с момента поступления на службу.

Его ничего не волновало кроме приказов и гомосексуализма. Что, впрочем, иногда сливалось в одно и тоже… Для почти убиенного лейтенантуса же, мысль о водке была последней в угасающем сознании — навсегда.)

Над нерушимо лежавшим телом склонился санитар и нащупал пульс.

— С цивильными вступили в контакт, это — три, — повысил голос полковникус. — И, наконец, — трость обвинительно направилась в сторону рядов в погонах.

— Два трупа… — Збандельберг бросил взгляд на санитара. Тот отрицательно покачал головой и отвернулся, смахивая скупую мужскую слезу. Как-никак, а лейтенантус был его любовником.

— … Три трупа! — как ни в чем не бывало, продолжил командующий. — Это как понимать, господа юдисты?

Взвод молчал. Он знал, как это понимать: один-два десятка расстрелов, повешение и выпуск нескольких тел в открытый Космос. И лишение ужина. И премий тоже. Причем, все это явно падет на рядовой, а не офицерский состав.