Александр Карнишин - Миниатюры [Сборник; СИ]

Ну-ну. А толку-то? Вот сейчас — толку? Кому станет лучше? Кому конкретно? Пальцем покажи, объясни, чем им лучше, если вляпаешься по самое… Вон, стоит, смотрит, ждет…

— Зиг хайль, — ответил негромко. А чего кричать-то?

— Проезжайте, — козырнул постовой, возвращая документы. — И поосторожнее, там впереди дорога разбита…

— Спасибо. И уже сам, прощаясь, как бы пробуя на вкус:

— Хайль Гитлер!

— Хайль! — отозвался с улыбкой, как своему, постовой, показывая следующей машине — подъезжай, мол. Вот и отпустили. И ничего страшного. Ну, сказал, чего хотели. И совсем этим не запятнал себя. Все такие — и я такой. А совесть, душа — они же не материальные по сути своей.

Ты думаешь, в телевизоре вся правда? И если идти все время прямо, прямо, прямо, так обязательно вернешься обратно, потому что, мол, Земля — круглая? А ты попробуй, проверь. Я вот сразу скажу: ничего и ни у кого не получится. Если идти все время прямо, прямо, прямо, то или упрешься в стенку, или море-океан перед тобой, или просто придет время поспать. То есть, наступит перезагрузка. А все — почему? Все потому, что ресурсы нынешних компьютеров не позволяют строить бесконечные локации. Каждая локация — конечна. И вот идешь ты, идешь, все прямо и прямо, и вдруг скальная стена.

Хребет. И надо обходить. Это просто локация закончилась. Или дорога перед тобой прямая, поверхность плоская, но не можешь — устал. Спать валишься. Просто никакой. А это просто локация закончилась. Или выходишь на берег океана. Понятно, да? Что? Самолет везде долетит? Голубь ты мой летучий, так самолет — это и есть форменная перезагрузка! Вот тебе локацию и меняет компьютер! А бесконечно больших локаций нет, не хватает у них ресурсов пока. Может, потом… Может, наши дети…

Вчера, идя с рынка, с руками, занятыми покупками, я встретил странную троицу в теплом солнечном месте за высокой кирпичной стеной большого гаража. Они шли, выстроившись по росту. И первый, самый высокий, был в черном плаще, который мне показался шелковым. И брюки со стрелками были черными и какими-то дорогими на вид. И туфли…

Вот как раз туфли у всех были из очень дорогих. Они стучали твердой кожаной подошвой, а сверху блестели полировкой и лаком и были украшены какой-то вышивкой и вставками. Стук-стук-стук, шагали трое не в ногу, озираясь с удивлением по сторонам. Третий, самый низкий, был брит наголо. У него была цветная цыганская рубашка, расстегнутый темно-зеленый жилет и красный шейный платок. А тот, что в центре, поражал не парчовым пиджаком и кружевным платком, торчащим из кармана, а своим лицом. У него были длинные волосы, аккуратная бородка и мушкетерские усы, чуть закрученные кверху. Кончики волос, бороды и усов, а также самый край бровей были выбелены. И взгляд первым делом цеплялся за это. На остальное уже некогда было смотреть. Они аккуратно обошли меня, и — стук-стук-стук по асфальту — пошли дальше. А я еще оглянулся пару раз, пока они не скрылись за углом. По-моему, они были из другой книжки. Не из моей истории. И уж точно — не с нашего района!

Сегодня Вася принял решение. Вернее, решение зрело в нем все последние годы. Зрело, нарывало, чесалось и зудело. Он проговаривал отдельные мысли в беседах с товарищами за кружкой пива в соседней «стекляшке», где все было, как раньше. То есть, пиво было дешевое, пол был грязный, а столы высокие — только чтобы именно стоять. Иногда говорили глубокомысленно:

— Нет, пацаны, так жить просто нельзя… Все разом отпивали из своих кружек, вытирали губы и кивали со значением, подтверждая — нельзя.

— Да разве это жизнь? — спрашивал Вася с тоской смотря на дно пустой кружки. И все снова поддерживали. Конечно, разве же это жизнь? Наконец, решение созрело и даже прорвалось в утреннем матерном спиче перед зеркалом в ванной во время чистки зубов. Поэтому пришлось кроме умывания протирать еще и зеркало. Вася решил, и теперь его решение было непоколебимо. Прямо с утра, с самого начала, он зашел в отдел кадров и написал заявление.

— Все, — сказал Вася. — хватит. Разве это жизнь? Так жить нельзя! Тетки в кадрах тут же позвонили начальнику цеха, а тот вызвал мастера участка, который, вернувшись, взгрел бригадира. В сущности, ни за что взгрел. Просто для порядка. Бригадир же подошел к Васе, пожал руку и сказал хрипло:

— Понимаю. И сам тоже думаю: а не пошли бы они все… Вот решусь, и тоже!

— Да! — сказал Вася. — Слесарем — это вовсе не серьезно. Хватит.