Татьяна Устименко - Второе пророчество

— Ты с ума сошла, милая? — Гримаса сурового порицания нарушила безупречную красоту его черт, превращая их в отталкивающе безобразную маску. — Не выдумывай глупостей. Твоя жизнь тебе уже не принадлежит, ибо от тебя зависят судьбы миллионов…

Я виновато вздохнула.

— Не нужно заранее расписываться в собственном бессилии. — Он пытался меня приободрить, но я понимала всю эфемерность его наигранно-бодрых заявлений. — Я еще способен сражаться!

— Чем? — обреченно простонала я, — Голыми руками?

— Ну, — он хищно оскалил зубы, — твои голые руки на что-нибудь да способны. А у меня имеются пятнадцать патронов в магазине «беретты» и верный клинок…

— Предлагаешь попробовать перехитрить судьбу? — иронично осведомилась я. — Вряд ли это возможно. Судьба — хитра! Когда у нас на руках собираются все нужные карты, она неожиданно начинает играть в шахматы…

— Не отчаивайся, мы еще поглядим — кто окажется в проигрыше! — хвастливо пообещал Рейн. — Знаешь, — он остановился и притянул меня к себе, — почему именно ты стала избранницей, призванной спасти мир?

Я отрицательно повела глазами, ладонью утирая его потное лицо.

— Помни, — губы Рейна приблизились к моему уху, жарко нашептывая тайное откровение, — судьба, жизнь и смерть — все они женщины! Капризные, избалованные, себялюбивые бабы — непредсказуемые и взбалмошные. Они не признают никаких правил, не ведают страха и жутко любят импровизировать. И поэтому лишь женщина — прекрасная, отважная и влюбленная — способна стать достаточно опасной соперницей для этих подлых гарпий. Не щади их, любимая! — Его просьба звучала как заклинание. — Обыграй их, обмани, обдури любым способом, даже самым нечестным… Я убежден — ты сильная, ты сможешь…

— Хорошо! — клятвенно выдохнула я, откровенно говоря, мало веря тогда в свои шансы на победу. — Мои противницы сильны, но я попытаюсь…

Наш разговор нарушил рев тормозов и визг автомобильных шин. Узкий переулок залил свет мощных фар. Они все-таки нас догнали!

Пинком ноги Изгой выбил мутное стекло ближайшего окна, расположенного у самой земли, и юркой змейкой нырнул в подвал, втягивая меня следом. Я неловко свалилась на бетонный пол, недоуменно оглядываясь по сторонам. Судя по всему, мы попали в подсобное помещение маленького продуктового магазинчика. Вокруг громоздились коробки с продуктами и стояли ящики с бутылками. Не растерявшись, Рейн мгновенно схватил несколько больших пакетов с крупой и забаррикадировал ими разбитое окно.

— Подождем и немного передохнем, — предложил он, усаживаясь на ближайший ящик. Пошарил рукой возле себя и с одобрительным смешком вытащил из плетеной корзины бутылку местного красного вина. Ловко ударив по дну, вышиб пробку из горлышка и отхлебнул.

— Ого. — Он хвалебно прищелкнул языком. — Вполне! Слушай, моя пресветлая госпожа, у меня возник замечательный план: а попрошу-ка я политического убежища у владельца этого славного магазинчика. Это же настоящий рай, а не подвал: вино в ассортименте, — он пихнул сапогом корзину с белым токайским «Харшлевелю», — закуски полно, и любимая женщина под боком… Ну чем, спрашивается, не жизнь?

Я рассмеялась и погрозила ему пальцем:

— Прости за каламбур, но через пару дней ты тут волком завоешь от моей стервозности…

— Не-а, — галантно парировал он, ловя мою руку и целуя в серединку ладони, — не наговаривай на себя почем зря. Я ведь знаю, что женщины бывают просто стервозные, очень стервозные и ужасно… — Он замолчал, складывая губы умильным бантиком.

— Ну, — со смешком потребовала я, — договаривай уж давай, если заикнулся.

— И ужасно любимые! — торжественно закончил он, опускаясь передо мной на одно колено. — О, госпожа моего сердца, ты самая прекрасная из всех стерв и самая стервозная из всех красавиц этого мира! — мелодичным речитативом завел он. — Я люблю тебя, я тебя обожаю. Млею от воспоминаний о твоей нежной груди, о твоих шелковистых бедрах, об упругом животе, стройных ногах и…

— Это у тебя уже не любовь, а какая-то анатомическая инвентаризация получается! — неловко пошутила я, специально обрывая поток его восхвалений и опасаясь — до описания каких еще интимных уголков моего тела он способен дойти. Но Рейн упрямо отсалютовал мне початой бутылкой вина и предупреждающе откашлялся, видимо намереваясь немедленно продолжить поток дифирамбов.

— А твой любовный бутон… — нараспев выдал он, — услада мужской страсти…

Я залилась багровым румянцем смущения…