Сергей Боровский: Председатель Луны

Вслед за ним у трапа, озираясь по сторонам, показались новички и замерли. Конечно. Им всё сейчас в диковинку: и тусклое лунное небо, и унылый равнинный пейзаж, и даже диспетчерская, одиноко стоящая посреди пустыни. Пусть посмотрят, пока есть такая возможность. Потом наступят трудовые будни, пойдёт адаптация. Нервные срывы, слёзы, просьбы вернуть домой. Не всем удаётся выдержать это испытание до конца.

— Как прошел полёт?

— Нормально, Николай Иванович! — ответил юноша.

Ишь ты! Имя-отчество вызубрил. Подготовился, значит.

— Голова не кружится?

— Вот ещё! — ответила девчонка.

Да, палец ей в рот не клади — это сразу бросается в глаза.

— Ну, пойдёмте, коли так. Будем знакомиться с коллективом.

Клыков развернулся на сто восемьдесят градусов и зашагал в сторону корпусов. Удивлённо переглянувшись между собой, двое новичков последовали за ним, оставив штурмана ждать грузчиков. Они, конечно, не собирались видеть никакого злого умысла в том, что за ними не прибыл транспорт, однако странно всё-таки. Не пешком же они здесь передвигаются с утра до вечера.

Клыков улыбался себе под нос и молчал, будто слышал сейчас их спутанные мысли. Так надо, ребята. Почувствовать ногами почву под собой, ощутить себя частью того мира, в котором предстоит провести долгие годы. А покататься ещё успеете. Ещё надоест.

Дорога заняла чуть больше двадцати минут, и вот они очутились в шлюзовом отсеке. Вакуум плавно насытился необходимой для жизни воздушной смесью, и Клыков стянул с себя стеклянный колпак, подавая пример.

Двери разъехались в стороны, и их взору предстали улыбающиеся лица. Грянула гитара.

Нет, совершенно невозможно что-либо скрыть от этих любопытных. Кто им доложил, как зовут нового проходчика? И почему девушке тогда не поют серенады?

Но Клыков не успел высказать эти претензии вслух. Ольгу окружили резвящиеся юноши, и один из них, картинно упав на колени, продекламировал стихи. Что-то из Пушкина, кажется. Ну, всё. Можно за них не беспокоиться. Остальное им покажут и расскажут многочисленные добровольцы.

— Дайте же ей хоть немного освоиться, жеребцы! — всё же произнёс Клыков, но больше для проформы.

Накрытый в столовой праздничный стол не ломился от яств — режим экономии никто нарушать не собирался. И всё же Тамара слегка решила побаловать собравшихся. Она испекла торт из настоящей муки и к обычной порции белкового супа добавила немного котлет из солонины.

Понятное дело, что старалась она больше ради Петровича. Как-никак, а тридцать четыре года из своих шестидесяти семи проработал он на шахте. Карьеру не делал, потому что не стремился к ней. Любил работать руками. Но авторитета от этого у него не убавлялось.

Молодые бегали к нему за советами — и по производственным нуждам, и просто так, для себя. Все знали, что Петрович найдет для них правильное слово, подберет только им одним годящееся решение.

И вот завтра его больше не будет среди них.

Клыков поднялся со стула, и все замерли, обратив к нему взгляды.

— Тяжёлый сегодня день для всех нас, — начал он. — Грустный. Не думал, что доживу до того момента, когда вот так буду стоять перед вами и говорить эти горькие слова. Петрович! Ты не забывай нас, пожалуйста. А уж мы, смею уверить тебя, сохраним всё то доброе, что ты посеял в наших сердцах. За тебя! Долгих тебе лет и радости!

Петрович смахнул скупую слезу, а Клыков опрокинул содержимое стакана внутрь и слегка поморщился. За ним проделали ту же процедуру и остальные. Только штурман потихоньку отодвинул от себя напиток. Хотел незаметно, но не получилось.

— Что это ты? — делано удивился Клыков. — Завязал?

— Ты же знаешь, мне завтра обратно. Не положено.

— Да брось ты! В космосе, слава Богу, гаишников пока нет.

Послышался дружный смех.

— Да не хочу я уничтожать ваши запасы, — попытался сменить тему Алексей. — Я же знаю, вам по бутылке водки на человека в месяц выделяют.

— Или две вина.

— Ну, вот видишь.

Клыков усмехнулся.

— Ты крепко сидишь?

— А что такое?

— Обещаешь, что никому ни слова?

— Ты же меня знаешь.

— Так вот. Свою мы научились делать.

— Иди ты! Из чего?

— Из плесени на стенах. Специально выращиваем.

— Ну вы даёте! И как она? Нормальная?

— Не дрейфь. Очистку на центрифуге делаем. Тройную. Для здоровья не опасно. Порфирий Анатольевич может подтвердить.

Главврач демонстративно опрокинул свой стаканчик и довольно крякнул.