Сергей Боровский: Председатель Луны

Объём залежей кислорода, по самым скромным оценкам, составлял четыреста триллионов кубометров. Этого хватит и на грядки, и даже на собственный животноводческий комплекс. Многочисленные попытки учёных достичь этой цели с помощью специальных скафандров для коров и свиней теперь можно выбросить на свалку истории. Животные будут расти в хорошо отапливаемых, наполненных настоящим воздухом фермах.

— Что, Емельян Захарович, прорвёмся? — радовался Клыков. — Ещё, чем чёрт не шутит, на Землю кислород будем продавать!

Но Востриков почему-то не выглядел ликующим.

— Ты погоди радоваться, Николай Иванович. Не всё так просто.

— Что-то я тебя не понимаю.

— А я объясню. Мы с тобой не первый год вместе работаем. Знаешь, что я зря горячку пороть не буду.

— Говори.

— Вот мы начали теплицу строить. Так?

— Так.

— Людей с добычи и переработки сняли. Так?

— Так.

— Плана в конце месяца не дадим. Так?

— Ну, допустим.

— Ты думаешь, тебя в Москве за это по головке погладят?

— Не погладят. Это точно. Но я готов доказать перед сколь угодно высокой комиссией, что в перспективе мы выиграем и в добыче тоже. Наладив собственное производство овощей, мы сможем принять на «Румольской» в два раза больше рабочих. Потом — в три. В десять раз больше. Ты-то хоть способен разглядеть мою правоту?

— Я-то да, но вот помяни моё слово — трудно тебе придется. Не всегда то, что правильно, находит себе дорогу.

— К трудностям мне не привыкать. Я как без матери да без отца в пять лет остался, хлебнул такого… В конце концов, положу партбилет на стол.

Клыков видел, как трудно приходится самому Вострикову. Он ведь, если разобраться, между двух огней сейчас находится. С одной стороны — партийная дисциплина, с другой стороны — родной коллектив и борьба за выживание.

— А мы вот возьмём и ничего про теплицу пока не скажем. — Клыков решил немного ободрить своего товарища. — Умолчим.

— Чем же ты объяснишь недовыработку?

— А кто тебе сказал, что она будет?

Востриков непонимающе уставился на него.

— Что ты ещё задумал, Николай?

— Немцы.

— Что?

— Детлефф даст нам полкило калдония.

— Это за какие такие шиши?

— А ты пораскинь мозгами.

Востриков хлопнул ладонью себя по лбу.

— Ну, Клыков! Ну, голова! Неужели на кислород обменяешь?

— И ещё мешок семян в придачу!

Парторг явно оживился. В его взгляде появились какие-то новые искры.

— В Москве, конечно, никто не узнает? Ох, попаду я вместе с вами на плаху! — уже полушутя, сказал он. — Пойду поразмыслю над всем этим делом. А то голова кругом идёт.

— Да, ты пойди, посоветуйся с совестью, — поддержал его тон Клыков. — А там, как решишь, так и поступай.

К вечеру каркас первой теплицы был готов. Пока без остекления, конечно, но Клыков рассчитывал успеть все работы завершить дня через два-три. Если что, ещё людей привлечём. Ночей спать не будем. Авралить нам не привыкать.

Инженеры параллельно вели монтаж установок для поддержания микроклимата и водоснабжения в теплицах. Технически они давно к этому подготовились. Реголит, из которого на девяносто процентов состояла лунная поверхность, идеально подходил в качестве топлива для котлов. Теперь, когда они надежно обеспечены кислородом, КПД отопительных агрегатов вырастет многократно. И с водой можно будет не экономить: хочешь — добывай её из растопленного и очищенного кометного льда, хочешь — получай искусственным способом, смешивая кислород с водородом.

На шахте царило оживление, подобное тому, какое происходит в преддверии больших праздников. Люди обсуждали между собой перспективы и просто радовались неожиданно свалившейся на них удаче.

Факс, полученный вечером того суматошного дня, послужил для Клыкова ушатом холодной воды. Ложкой дегтя в бездонной медовой бочке. Высший Партийный Совет выражал обеспокоенность тем, что происходит на шахте, и требовал немедленно прекратить строительство теплицы и вернуться к выполнению производственных задач.

— Опасения твои оправдываются, Емельян Захарович, — протянул он Вострикову листок. — Вот полюбуйся.

— Что значит, опасения? — набросился на парторга Егоров. — Может, это он и сообщил на Землю дружкам своим.

— Ты говори да не заговаривайся! Иудой я никогда не был, и к старости привычек своих менять не собираюсь.

— Кто же тогда настучал? — гнул своё Егоров.

— Самому хотелось бы узнать. Я бы этого гадёныша…

— Погодите, — осадил спорящих Клыков. — Не время сейчас выяснять отношения. С этого дня я прекращаю свободный доступ в кабинет. Ключ будет только у меня и Богатырёва. Так что канал утечки мы перекроем.