Юрий Гаврюченков - Работорговцы

— Мне за это ничего не будет?

— Я знал, что до этого дойдёт. Ну?

— Мне деревню во владение дай. Я с младшим сыном пришёл и его ровесником, им тоже за поход выдели долю в рабах и добыче.

— Может ещё волость на прокорм? Каждый, просто каждый стремится кус от тела земли русской с кровью урвать!

— Такова княжья доля — делиться.

— Дам тебе деревню. У тебя же была одна?

— Хорошая жена дорого стоит.

— За жену ты отдал деревню эльфам, — упрекнул князь.

— Эльфы тоже люди.

— Драная чухна, — буркнул князь.

— Ещё как драная, — подтвердил Щавель.

— Все деревни на севере их. Как ты думаешь, отвоюем?

— Надо будет, отвоюем, — сказал Щавель.

Помыслы князя взметнулись вверх по карте, к Ладожскому озеру, к северной войне. Прогнать эльфов, самому взять целиком водный путь, чтобы не заграждала чухна выход к шведам. Нет, сейчас не время. На пороге Железная Орда с паровозом и рельсами. На два фронта биться не хватит ни сил, ни средств.

— Семья-то как твоя? — переключился князь.

— Растёт. Трое сыновей, старшие женаты, живут своим домом.

— Дочки?

— До лешего. Кто их считает…

Князь подумал, нахмурился.

— Трое сыновей… Отчего старших не взял?

— Старшего на хозяйстве оставил, среднего в помощь и охотиться.

— Да, лучших кто отдаст, — рассудил князь. — А с младшим у тебя что?

— Дураком растёт.

— Ты привёл дурака?

— Жёлудь стрелок отменный, но счёт ведёт по пальцам. Как больше десяти, путается. И читает по слогам. А так парень справный.

— Так он грамотный?!

— У меня даже девки грамотные, — сказал Щавель.

— Должно быть, не зря ты деревню за эльфийскую жену отдал, — согласился князь.

— Твои как? Велик ли нынче гарем?

— Сто пятьдесят пять рыл.

— Это с приживалкам?

— Без.

— Как светлейшая княгиня Улита?

— Оставляет меня без наследника, — с горечью молвил князь. — Девок мечет как икру, а парней ни одного.

— Ты, это, не сдавайся, — посоветовал Щавель.

— Наше дело — напор и тактика, — сказал князь. — Помнишь, как мы кремль брали?

— Да уж… Сапоги от крови промокли, аж ноги внутри были красные, — улыбнулся старый лучник.

— Давно это было… — вздохнул князь.

— Почитай, лет двадцать пять?

— Шесть, дорогой, двадцать шесть!

— Точно! Как время летит, — Щавель располовинил остатки метаксы, за разговорами друзья прикончили бутылку. — Молодые были, резвые…

— Ладно, потехе час, делу время, — князь поднялся и увлёк Щавеля к письменному столу, за которым огласил детальный план похода и окончил речь так: — Вот тебе удостоверение, зайдёшь в канцелярию, там нарисуют портрет. Знаешь, где канцелярия?

— Помню.

— Племянник мой двоюродный, Иоанн, от тебя в восторге. Шустрый малый, налету всё схватывает. Он увлекается летописанием, будет тебя расспрашивать о старых временах и боевом прошлом, посылай его чеканить шаг в лесную даль.

— Понимаю, князь, — усмехнулся Щавель в усы.

— До скорой встречи! Хотя, стоп. Вот тебе пропускной жетон. Завтра вечером празднуем отвальную, можешь придти с сыном, познакомлю тебя с людьми.

— Кто отваливает?

— Ты. Послезавтра приводите в порядок снарягу и на следующий день спозаранку отбываешь всем обозом на восток.

— Быстро ездишь, князь, — заметил Щавель.

— Напор и тактика, — нравоучительно сказал князь. — Напор и тактика.

Канцелярию Щавель отыскал без подсказки. Она никуда не переезжала, только расширилась неимоверно. Клерки показали художника. Щавель протянул пергамент, устроился на табурете и художник несмываемым свинцовым карандашом набросал на удостоверении его портрет. Щавель глянул и подивился: вышел как живой. Рисовальщик точно ухватил выражение лица, прищур, наклон бровей — весь набор отличительных черт, придающих физиономии неповторимую индивидуальность.

Выправив грамоту, Щавель вернулся на постоялый двор. Смеркалось. По мостовым пустеющих улиц робко катили первые золотари, в бочках булькало добро. В трапезной Щавель взял крынку парного молока вечернего надоя, поднялся в нумера. Парни сразу пробудились, принюхались.

— Чем, батя, князь тебя потчевал?

— Метаксой.

— Должно быть вкусна.

— А то! Она же греческая.

— В землях нижнее Орды, — Альберт Калужский распеленался из кокона, сел на топчане, зевая и потягиваясь, — правит эмир бухарский. Его счастливые подданные регулярно пребывают в благородной бухаре. Лучшие умы того царства изобрели напиток, называемый айраном. Для того смешивают молоко коровье или кобылье с водой и крепят пустынной солью. Сей напиток айран утоляет похмельную жажду, ибо огонь спиритуса суть имеет бесовскую и окончательно загасить его возможно лишь молоком, как чистый огонь или Сварожича.