Михаил Бабкин - Нужная работа

За спиной Марвина послышались глухие удары. Он оглянулся: разъяренные охранники со всей мочи били в дверь ногами, стараясь если не повредить стекло, то хотя бы выломать автоматический дверной замок. Ломали безуспешно — конструкторы уличной кабины знали, в каких местах ее будут устанавливать. А потому приложили максимум усилий, чтобы сделать ее антивандальной, то есть неразбиваемой и неразрушаемой.

Устав биться о дверь, охранники перешли к угрозам. Но так как Марвин не мог их слышать — о чем сообщил, с озабоченным видом указав себе на уши, — они жестами стали показывать, что сделают с беглецом, если смогут до него добраться. Увиденное Марвину не понравилось. Поэтому он ответно показал, куда им следует идти, кем были их родители и кто они сами по природной сущности. Охранникам жестикуляция Марвина радости тоже не доставила, особенно последний пассаж: плюнув на бесполезные устрашения, они отошли подальше и открыли огонь по двери.

Тут-то Марвин сильно пожалел о своей несдержанности. Нет бы проигнорировать угрозы, отвернуться от мерзавцев с гордым видом, мол, плевал я на ваши ужимки, — глядишь, им бы и надоело заниматься пантомимой. А там, возможно, окончательно успокоились бы и ушли подбирать разбросанные Марвином деньги с фишками — если они, конечно, еще остались. Ну, или хотя бы отправились за подмогой, тоже какое-никакое, а дополнительное время… Однако дело было сделано.

Стекло залило ярчайшим пламенем; внутри кабины стало светло и жарко, как на морском пляже в знойный июльский день. Сколько могла выдержать дверь, Марвин не знал, но подозревал, что недолго.

— Я хочу устроиться на работу! — закричал он в горячее пространство. — На любую! Срочно, немедленно!

— Выбирайте по списку, — отозвался равнодушный механический голос. — Данные представлены на экране, будьте любезны.

— Какой, к черту, экран, — прикрывая глаза рукой, возмутился Марвин, — ни хрена ведь не видно, ослепнуть можно.

— Будьте любезны, — настойчиво повторил голос, — обратитесь к списку.

— Твою мать, — хрипло сказал Марвин, — вот же влип. — Он отыскал на ощупь клавишную панель, набрал свой восьмизначный номер инфосвязи, авось сойдет, и проорал: — Готово! Я выбрал, давай переноси меня!

— Выбор подтвержден, поздравляю, — оповестил голос, Марвин мог поклясться, что уловил в нем нотки сарказма. — Уборщик навоза низшей категории, контракт на пятнадцать лет без права обжалования или увольнения. Внимание, включаю перенос к месту работы.

— Что? — ужаснувшись, закричал Марвин. — Никогда! Стой!

Но было поздно, перенос уже начался. Одновременно с тем лопнула перегретая дверь, взорвавшись тысячами мелких осколков и впустив в кабину фаербольный залп.

Последнее, что запомнилось Марвину, была расцветшая в стеклянном облаке удивительной красоты радуга. А еще — кучно летящие ему в грудь пять-шесть белых шариков, странно похожих на малое звездное скопление.

Каморка, в которой очутился Марвин, напоминала по размерам оставленную им комнатку трудоустройства. Только без экрана с наборной панелью и без двери.

Скорей всего это была приемная кабина, но изготовленная явно не в заводских условиях: пол, стены и потолок сделаны из неровных кусков листового железа — где прихваченного сваркой, где клепками, а где просто свинченного болтами. Казалось, что кабину собирали на свалке металлолома из того, что под руку попадется. Абы как, главное, чтоб побыстрее.

Железо было очень холодным. Марвин зябко переступил с ноги на ногу и только сейчас понял, что он совершенно голый. Мало того что пропала вся одежда и деньги, исчез даже его личный паспортный жетон. А это уже никуда не годилось.

— Издеваетесь, да? — раздраженно спросил он у дверного проема. — Мол, знай свое место, навозоуборщик низшей категории? Только учтите, — повысил голос Марвин, — я попал сюда абсолютно случайно и потому требую признать контракт недействительным! — Подождав с полминуты и не получив никакого ответа, Марвин решил все же выйти из кабины. Да и то, сколько можно стоять босиком на ледяном полу? Того гляди простынешь.

Как оказалось, никто Марвина не встречал. Влево и вправо от кабины тянулся бесконечно длинный коридор, тихий, сумрачный, с рядами высоких дверей и портретами бородатых старцев на стенах. Кое-где между портретами тлели шары выдохшихся самосветных ламп, ничего толком не освещая, но создавая тягостное ощущение полной заброшенности. Дубовый паркетный пол, покрытый слоем пыли, лишь усиливал впечатление нежилого места.