Кирилл Юрченко: Уроды не сдаются

Лица их были светлы и, казалось, благообразны. Только когда черные вязанные шапочки сползли с голов каждого, проступившая вдруг бледная синева вен на затылках и висках затмила все остальное. Остались только эти вздрагивающие пульсации сквозь тонкую кожу. Настолько тонкую, что не верится, как эти существа могут ставить своей целью остановить изменение мира. Как можно бороться с неизбежным, если твое тело — не более, чем на короткий миг оживший прах. И эти жилки и венки — они так нежны, что обязательно порвутся от непосильного бремени. И страшно думать, что эти жилки и венки — они действительно способны судить и миловать.

Лежавшие на полу, скорчившиеся в неестественных позах и связанные по рукам и ногам, ждали своего часа.

…Их так много. Это еще полгода назад можно было сказать — редкостный улов. Теперь с каждым днем их становилось все больше и больше. Они плодятся как тараканы, как микробы, как… Как вирусы в ослабленном теле. Выжечь заразу — уничтожить, растоптать. Великий подвиг, славная миссия…

С недавних пор я обрел способность читать мысли. Обрывками, проглоченными фразами, но все же.

Это тяжело, надо сказать. Особенно тяжело, когда знаешь, что тебя ждет. Коготь говорит, здесь все пропахло кровью. Одежда, столы, каменный пол.

Рядом лежат и воняют канализацией два типа, которых выловили где-то на краю города. Долговязый и толстый. Первый ранен и едва жив, второй до смерти напуган. Какого-то мальчонку привезли совсем недавно — кинули на пол. Даже если не казнят, вряд ли выживет — опухшие отмороженные руки и ноги, почти не шелохнется. Сквозь рваные отметины капкана по ноге течет сукровица. Бравые охотники, вместо зайца набрели на парочку уродов. Шуршанье засаленных купюр, обиженный возглас и открытые угрозы — от тех, у кого столь светлые лица. Хотя бы столько — это он верно сказал. Славный охотник, добрый дядя. А девчонку зря сожгли — за нее бы тоже заплатили. Деньги не пахнут.

Смерть откладывается. Чего-то ждут. Может быть, приказа. Ага — нет пока главного.

Я смотрю по сторонам. Долговязый по соседству прекратил стонать — до первого шевеления сломанного плеча. Коготь принялся облизывать распухшую губу. Он не производит впечатления напуганного. Лежит — разминает руку, что ли? Мне кажется, он что-то задумал. Не могу зацепиться за его мысли. Интересно, о том ли он думает, о чем и я…

2003 г.