Лара Эдриан - Полночный поцелуй

Лукан продолжал пристально смотреть на Габриэллу, стоя очень близко от нее, так что она видела, как поднималась и опускалась при дыхании его грудь, как напряглись под черной рубашкой его крепкие, тугие мускулы, и чувствовала тепло его тела.

На стене его двойник – молодой рыцарь с мрачной решимостью во взгляде – смотрел вперед так, словно на его пути не существовало преград. Габриэлла видела тень этой мрачной решимости в Лукане и сейчас, когда он смерил ее взглядом с головы до ног.

– Этот гобелен прекрасен.

– Он очень старый, – сказал Лукан. Продолжая смотреть на нее, он подошел еще ближе. – Теперь, я думаю, тебе это известно.

– Он восхитителен. И ты изображен на нем таким сильным, неистовым, словно готов завоевать весь мир.

– Таким я и был. – Лукан посмотрел на гобелен и чуть заметно усмехнулся. – Этот гобелен изготовили несколько месяцев спустя после смерти моих родителей. А тот горящий замок принадлежал моему отцу. В приступе Кровожадности мой отец убил мать, я отсек ему голову, а замок предал огню.

Габриэлла была потрясена, ничего подобного она не ожидала услышать.

– О господи, Лукан… – только и смогла выдохнуть она.

– Я нашел ее в зале в луже крови с разорванным горлом. Отец даже не пытался сопротивляться или защищаться. Он понимал, что сделал. Он любил ее, насколько это было дано ему, но жажда крови победила любовь. Он не смог справиться со своей природой. – Лукан пожал плечами. – Я отсек ему голову и тем самым оказал услугу.

Габриэлла посмотрела на холодное выражение лица Лукана, она была поражена тем, что услышала, а еще больше – тем, с каким равнодушием он это рассказал. Весь романтический ореол, окутывавший гобелен, исчез, и предстала трагедия, которая и была на нем изображена.

– Зачем тебе потребовался такой прекрасный гобелен в качестве напоминания о таких ужасных событиях?

– Ужасных? – Лукан покачал головой. – В ту ночь началась моя жизнь. До этого я жил без цели, но когда стоял по щиколотку в крови своих родителей, я понял, что мой долг – изменить порядок вещей ради спасения себя самого и своего Рода. В ту ночь я объявил войну Древним – пришельцам, одним из которых был и мой отец, и тем членам Рода, которые стали Отверженными и служили им.

– Как долго ведется эта война!

– И сейчас она разгорается с новой силой. – Лукан посмотрел на нее холодным, пронизывающим взглядом. Габриэлла нервно улыбнулась. – И я не остановлюсь. Я живу, чтобы противостоять смерти.

– Однажды он придет, день твоей победы, Лукан. И насилие прекратится.

– Ты так думаешь? – насмешливо процедил Лукан. – Откуда такая уверенность? Это тебе подсказал опыт прожитых двадцати восьми лет?

– Это мне подсказала надежда. И еще вера. Я верю, что добро всегда побеждает. Ты будешь со мной спорить? Но разве не ради этого вы собрались здесь? Разве не вера в то, что вы сделаете мир лучше, объединяет вас?

Лукан рассмеялся. Он смотрел на нее и смеялся.

– Я убиваю Отверженных, потому что мне нравится их убивать. И черт возьми, у меня это отлично получается. Что руководит другими, я тебе сказать не могу.

– Что с тобой происходит, Лукан? Ты кажешься… – Расстроенным? Агрессивным? Сумасшедшим? – Здесь ты ведешь себя со мной не так, как раньше.

Он посмотрел на нее с язвительной ухмылкой.

– Смею заметить, моя дорогая, если ты сама этого не заметила, ты на моей территории. А здесь все не так, как наверху, здесь все по-другому.

Его равнодушие, граничившее с цинизмом, заставило Габриэллу отпрянуть, но еще больше ее пугала ярость в глазах Лукана. Они горели, как два ярких кристалла. На резко обозначившихся скулах выступил румянец. Приглядевшись, она заметила у него на лбу мелкие капельки пота.

Раскаленная добела злоба волнами исходила от Лукана. Казалось, он голыми руками готов разорвать первое, что попадется ему на пути. И так уж случилось, что сейчас на его пути никого, кроме нее, не было.

Лукан молча прошел мимо Габриэллы к закрытой двери возле одного из книжных шкафов. Он даже не прикоснулся к ней, она открылась сама. Внутри было так темно, что Габриэлла решила, это кладовка. Но когда Лукан вошел туда, по тяжелым шагам она догадалась, что это, скорее всего, какой-то тайный коридор.

Габриэлла стояла в библиотеке и чувствовала себя так, словно ее накрыло цунами, но она по какой-то загадочной причине уцелела. Она осторожно выдохнула. Позволить ему уйти? Считать, что ей крупно повезло, раз он ее не тронул? Совершенно очевидно, что он не нуждается в ее обществе, да и она не очень хочет быть с ним, когда он в таком состоянии.