Татьяна Корсакова - Ничего личного

– Пусть. Я понять хочу, почему они со мной так. Вот когда пойму…

– Когда поймешь, может быть уже поздно, – проворчал Иван, но спорить не стал.

Время шло, а Андрей все тянул и тянул с принятием решения. Он мучился, терзался страхами, злостью и ревностью и, наверное, сошел бы с ума, если бы не Сема.

С Семой они ссорились все чаще и чаще. Или не ссорились, а просто отдалялись? Андрей друга понимал и не винил. У Семы есть Марья, скоро родится ребенок. Сытый голодному не товарищ. Сытому хочется верить, что мир прекрасен, а женщины милы и совершенны, он не понимает, что ему просто повезло и с миром, и с женщиной…

Так бы оно и тянулось, порастало мхом, вынимало остатки души, если бы однажды из очередной вылазки в город Сема не вернулся мрачный и молчаливый. Он, не разуваясь, прошел на кухню, рухнул на скрипнувший под его весом табурет и велел:

– Собирайся, Лихой!

– Куда?

На улице был апрель, и сердце ныло особенно сильно.

– Ты должен ее увидеть.

– Мне о ней каждый день докладывают.

– Нет, так не годится. Ты должен увидеть ее своими собственными глазами. Лихой, не поговорить, просто увидеть. Может быть, это вправит тебе мозги.

– Не хочу. – Андрей мотнул головой. – Ни видеть ее, ни слышать о ней не хочу.

Он врал себе и Семе. Он хотел, вот только боялся, что после этого станет еще больнее. А какой мужик признается, что боится боли?

– Дурак, – сказал Сема устало. – Ты такой дурак, Лихой. Нельзя так.

– Нельзя. – Андрей кивнул. – А как по-другому, я не знаю. Сема, ты не понимаешь, для нее же лучше не попадаться мне на глаза. И безопаснее… Я ее и простить не могу, и наказать не могу. Почему, думаешь, я все на тормозах спускаю? Почему Силантьева не трогаю? Да потому, что тогда придется и с ней что-то делать, а я не знаю, что мне с ней делать.

Вот он и сказал правду. И на душе снова чуть полегчало, как после того единственного похода в церковь. Только вот Сему он все равно не убедил.

– Одевайся, Андрюха, – похлопал Сема его по плечу, – поедем.

– Куда поедем?

– Там узнаешь, одевайся.

Андрей и сам не знал, почему пошел на поводу у Семы. Может, ему захотелось, чтобы хоть ненадолго кто-то избавил его от бремени принятия решений. Он натянул джинсы и куртку, мельком, уже на выходе, глянул на свое отражение. Теперь уже не страшно выходить на улицу. В этом бородатом, длинноволосом байкере никто не узнает Андрея Лиховцева. Даже шрам почти не виден под щетиной.

Когда Сема привез его на кладбище, Андрей почти не удивился, давно надо было навестить Грома. Вот только Сема повел его не к знакомой могиле, а дальше, на некогда облюбованный им самим же наблюдательный пост, сунул в руки бинокль, велел:

– Смотри!

…Она очень изменилась, его… вдова, женщина, которая с легкостью вычеркнула его из своей жизни, женщина, которую он тщетно старался забыть. Болезненно худое лицо, синяки под глазами, тонкие запястья, выпирающий из-под плаща живот. Даже волосы не такие рыжие, как раньше.

– Ну как? – шепотом спросил Сема. – Похожа она на победительницу?

– Она беременна…

– Моя Марья тоже беременна, но выглядит на все сто и даже лучше. А ты знаешь, что Катя приезжает сюда почти каждый день и сидит на твоей могиле по нескольку часов? Если она бездушная сука, то почему она так поступает: цветы на могиле меняет, сорняки выпалывает? Зачем ей это? Ее же никто не видит.

– Сема, а как она себя чувствует? – тихо спросил Андрей, не отрываясь от бинокля.

– Как выглядит, так, наверное, и чувствует. Хреново, одним словом.

Андрей отложил бинокль, посмотрел другу в глаза, сказал:

– Они мне почти каждую ночь снятся. Она и ребенок.

– Сын. – Сема улыбнулся. – У тебя, Лихой, будет сын. И не спрашивай, откуда я это знаю.

– Мальчик?

– Ну, если сын, значит, мальчик.

Андрей закрыл глаза, прислушался к себе. Он приучил себя думать о ребенке как о каком-то абстрактном бесполом существе. Так было и проще, и безопаснее. А сейчас он осознал, что женщина, склонившаяся над его могилой, носит под сердцем его сына. И какой бы грех она ни совершила, она его уже искупила самим фактом существования этого ребенка.

– Она собирает ключи, – сказал Сема шепотом, словно боясь спугнуть Андреевы мысли.

– Какие ключи?

– Ребята из наружки докладывают, что последние четыре дня она покупает замки определенной формы. Они насчитали двенадцать штук.

– Зачем?

Сема пожал плечами.

– Если бы это был только один замок, я бы предположил, что ей нужно запереть какую-то дверь. Но если таких замков аж двенадцать штук и все они одного образца…