Неужели жена бросает ему вызов?
Вирджиния поднесла к губам дрожащую руку, словно пыталась сдержать еще не высказанные слова. Тем не менее они вырвались:
— Эти строки, которые ты читал. Я ненавижу их. Они такие…
— Глупые… — подсказала Сэди.
— Неприятные, — закончила фразу Вирджиния.
— Ты идешь спать или нет? — требовательно спросил Бак.
— Минутку, — ответила Сэди, не оборачиваясь. — Я хочу поглядеть, что тут происходит.
— Жизнь — не мыльная опера, — заметил Бак.
Сэди уже собиралась возразить, но прежде, чем она открыла рот, проповедник приблизился к постели жены, сжимая в руке Библию.
— Это истинные слова Господа, Вирджиния, — сказал он.
— Я знаю, Джон. Но есть и другие главы…
— Я всегда думал, что ты любишь Откровение.
— Нет, — отозвалась она — Оно меня расстраивает.
— Ты просто устала.
— О да, — вставила Сэди. — Так они всегда отвечают, когда твои слова слишком похожи на правду. Ты устала, почему бы тебе не вздремнуть?
— Почему бы тебе не поспать немножко? — сказал Гир. — А я пойду в соседний номер и поработаю.
Вирджиния целых пять секунд выдерживала испытующий взгляд мужа, потом кивнула.
— Да, — согласилась она, — я действительно устала.
— Глупая женщина, — сказала ей Сэди. — Обороняйся, или он опять примется за старое. Протяни им палец, они всю руку откусят.
Бак возник за спиной Сэди.
— Я уже просил тебя. — Он взял ее за руку. — Мы здесь для того, чтобы снова стать друзьями. Давай займемся своими делами.
Он подтолкнул ее к двери — куда более грубо, чем обычно. Она сбросила его руку.
— Не нужно злиться, Бак.
— Ха! И это ты говоришь! — воскликнул он с невеселым смешком. — Ты хочешь узнать, что такое злоба?
Сэди отвернулась от Вирджинии и посмотрела на мужа.
— Вот какая бывает злоба, — сказал он и снял пиджак, а потом стянул рубашку, чтобы открыть огнестрельную рану.
Сэди стреляла с очень близкого расстояния, и пистолет проделал внушительную дыру в груди Бака — кровоточащую и с обгоревшими краями. Рана была свежая, как в момент смерти. Бак указывал на нее пальцем, точно на орден.
— Видишь, милая? Твоих рук дело.
Она без малейшего интереса поглядела на рану и подумала, что это, наверное, вечная отметина — единственная, оставленная ею в сердце мужчины.
— Ты ведь изменял мне с самого начала, верно? — спросила она.
— Мы говорим не об изменах, а о стрельбе, — заметил Бак.
— Похоже, первое приводит ко второму, — сказала Сэди. — И не один раз.
Бак прищурил свои и без того узкие глаза Если учесть, сколько пришло на похороны анонимных скорбящих дам, многие не могли противиться его взгляду.
— Ладно, — кивнул он. — У меня были другие женщины. Что с того?
— Да то, что я застрелила тебя, — безразлично ответила Сэди.
Вот и все, что она могла сказать по этому поводу. Именно поэтому судебный процесс был коротким.
— Ты могла хотя бы сказать, что тебе жаль! — вспылил Бак.
Сэди быстро обдумала его предложение и возразила:
— Но ведь мне не жаль.
Она понимала, что ответ не слишком тактичен, но такова жестокая правда. Даже когда Сэди пристегнули к электрическому стулу, а священник изо всех сил старался смягчить ее неукротимый дух, она не жалела о случившемся.
— Все бесполезно, — сказал Бак. — Мы пришли сюда, чтобы помириться, а ты даже не можешь сказать, что тебе жаль. Ты ненормальная, ты хоть это знаешь? И всегда была такой. Всегда лезла в мои дела, вынюхивала у меня за спиной.
— Да ничего я не вынюхивала, — твердо ответила Сэди. — Твоя грязь сама пришла и нашла меня.
— Грязь?
— Да, Бак, грязь. Она всегда с тобой. Жалкая и липкая.
Он схватил ее за плечи.
— Возьми свои слова обратно, — потребовал он.
— Ты и раньше любил меня пугать, — холодно проговорила она. — Именно поэтому я купила пистолет.
Он оттолкнул ее.
— Ладно, — сказал он, — не говори, что я не старался. Я старался. Но ведь ты не хочешь уступить ни шага, верно? — Его пальцы дотронулись до раны на груди, голос смягчился. — А ведь мы могли бы неплохо провести сегодняшнюю ночь, детка, — тихо сказал он. — Вместе. Я бы постарался повеселить тебя. Понимаешь, о чем я? Было время, когда ты не отказывалась.
Сэди вздохнула Он говорил правду. Было время, когда она с благодарностью принимала те крохи, что он давал ей, и считала себя счастливой женщиной. Но все изменилось.
— Успокойся, милая, расслабься, — нежно продолжал Бак, стаскивая с себя рубаху. Живот у него был безволосым, как у младенца. — Что скажешь, если мы забудем это, ляжем и поболтаем?
Читать дальше