Клайв Баркер - Проклятая игра

Он достиг самого верха и, прихрамывая, направился к двери.

В погребе было совершенно темно, но это не волновало Пожирателя Лезвий. Уже много недель его глаза видели так же хорошо, как в былые дни: он научился заменять зрение прикосновением. Он поднялся на ноги и попытался подумать обо всем. Скоро вернется Европеец. Тогда его ждет кара за уход из дома и за то, что Брир не сумел предотвратить побег. Еще хуже другое: он больше не увидит девушку, не сможет наблюдать, как она мочится; о, эта ароматная жидкость, которую он хранил для особого случая. Брир чувствовал отчаяние.

Он даже теперь слышал, как она ходит наверху в холле, поднимается по ступеням. Ритм шагов ее крошечных ножек был знаком ему; он долго слушал, ночью и днем, как она ходит взад-вперед по своей конуре. Пока Кэрис взбиралась по лестнице, он мысленно глядел сквозь потолок погреба, ставший прозрачным. Между ее ног зияла роскошная щель. Его разозлила мысль о том, что он больше не увидит этого, как и саму девушку. Конечно, Кэрис старая — совсем не такая, как красотка за столом и те другие, на улицах; но ее присутствие уже не раз спасало Брира от безумия.

Неуверенным шагом он пошел обратно к своей маленькой «самоедке», чей обед был так грубо прерван. По пути его нога наткнулась на один из ножей — он сам оставил их на столе, чтобы гостье было удобно. Брир опустился на четвереньки и нашарил нож, затем пополз обратно к лестнице и принялся рубить дерево в том месте, где свет пробивался сквозь щели, указывая расположение засова.

Кэрис не хотелось снова подниматься наверх. Там осталось слишком много того, чего она боялась. Не реальные вещи, а тени, намеки; но и их хватало, чтобы сделать ее слабой. Почему Марти пошел наверх (а он мог пойти только туда)? Вот что смущало ее. Он уверял, будто все понимает, но ему еще предстояло многое узнать.

— Марти! — позвала Кэрис, стоя под лестницей.

Она надеялась, что он появится, улыбнется и похромает к ней. Тогда не придется подниматься самой и уводить его. Но ответа не последовало, а ночь не бесконечна — Европеец мог открыть дверь в любой момент.

Кэрис неохотно двинулась наверх.

До этого момента Марти ничего не понимал Он оставался невинным, жил в мире девственного неведения, ничего не зная об этом глубоком и возбуждающем проникновении не только внутрь тела, но и внутрь мозга. Атмосфера комнаты затуманила его голову сразу же, едва он переступил порог. Кости его черепа заскрежетали друг о друга: голос комнаты перешел с шепота на крик в его голове:

— Так ты пришел? Конечно, ты пришел. Добро пожаловать в Страну Чудес.

Марти смутно осознавал, как его собственный голос произнес эти слова. Вероятно, он все время слышал свой голос и говорил сам с собой, как лунатик. Даже теперь, когда он раскусил трюк, голос зазвучал снова, но чуть ниже:

— Прекрасное место, чтобы познать себя, не так ли?

Он огляделся. Здесь не на что смотреть — одни стены.

Даже окна в комнате оказались герметично закрытыми. Никаких звуков внешнего мира сюда не проникало.

— Я ничего не вижу, — пробормотал он в ответ на похвальбу комнаты.

Голос засмеялся, и он вместе с ним.

— Здесь нечего бояться, — сказал голос. И после самодовольной паузы добавил: — Здесь вообще ничего нет.

И это правда. Совсем ничего. Это не темнота мешает видеть, это сама комната. Он резко оглянулся через плечо. Он не мог разглядеть за спиной дверь, хотя знал, что оставил ее открытой и из нее должен пробиваться хотя бы отблеск света с лестницы. Но освещение было поглощено, как и луч его фонаря. Душный серый туман так сгустился, что Марти не различал даже собственную руку, поднесенную к глазам.

— Тебе здесь будет хорошо, — успокаивала комната. — Ни судей, ни камер.

— Я ослеп? — спросил он.

— Нет, — ответила комната. — Ты видишь все таким, как оно есть.

— Мне… это… не нравится.

— Конечно, не нравится. Но со временем ты научишься. Живое не для тебя. Тень тени, призрак призрака, вот что такое «живое». Ты хочешь прилечь — отдайся этому желанию. Ничто — сущность всего, мальчик.

— Я хочу уйти.

— Я же говорю: ляг.

— Я хочу уйти… пожалуйста.

— Ты в безопасности.

— Пожалуйста.

Он шагнул вперед, позабыв, где находилась дверь. Спереди или сзади? Вытянув руки, как слепец на краю пропасти, он закружился в поисках хоть какой-то зацепки. Это не то приключение, которое он представлял себе; это ничто. «Ничто — сущность всего». Он вступил в безграничную пустоту, где нет ни расстояния, ни глубины, ни севера, ни юга. А все, что осталось снаружи — лестница, площадки, другая лестница под этой лестницей, холл, Кэрис, — походило на подделку. Сон осязания, а не реальное пространство. Все, что он прожил и испытал, все, что приносило ему радость или боль, нематериально. Страсть стала пылью. Оптимизм — самообман. Теперь он сомневался даже в ощущениях, которые помнил: материал, температура, цвет, форм, структура. Все измерения — лишь игра мозга, призванная замаскировать невыносимую пустоту. А почему бы и нет? Человек сходит с ума, если слишком долго глядит в пропасть.