Клайв Баркер - Проклятая игра

Ответом ее не удостоили, и пока у нее есть преимущество, надо им воспользоваться.

— Марти. Ты меня слышишь?

Никакого отклика.

— Это все комната, Марти. Ты слышишь меня? Все это — просто комната.

— Ты была во мне раньше, — снова произнес голос в ее мозгу. — Помнишь?

О да, она помнила. Где-то в тумане стояло дерево; Кэрис видела его в сауне. Странное цветущее дерево, а под ним ей явились жуткие знаки. Туда и ушел Марти? Может быть, он уже свисает со ствола новым плодом?

Нет, черт возьми! Она не должна допускать такого. Это просто комната. Она сосредоточится и сумеет попять, где здесь стены и окна.

Не боясь споткнуться, она повернула направо и сделала четыре шага, потом еще один, пока ее вытянутые руки не наткнулись на стену — удивительно, прекрасно твердую.

«Ха! — подумала Кэрис. — Иди теперь в задницу со своим деревом! Погляди-ка, что я нашла».

Она прижала ладони к стене. Теперь направо или налево? Подбросила воображаемую монетку. Выпал орел, и она осторожно двинулась направо.

— Нет, ты не посмеешь, — прошептала комната.

— Попробуй останови меня.

— Идти некуда, только по кругу. Ты всегда ходила по кругу, не так ли? Слабая, ленивая, смешная женщина.

— Ты называешь меня смешной? Говорящий туман.

Стена, вдоль которой она шла, тянулась бесконечно. Шагов через шесть Кэрис засомневалась в правоте своей теории. Может быть, так действует пространство вокруг нее. Может быть, она удаляется от Марти вдоль какой-то новой Китайской стены. Но она цеплялась за холодную поверхность упорно, как за острый выступ скалы. Если надо, она обойдет комнату по кругу, пока не отыщет дверь, Марти или то и другое.

— Жалкая шлюха, — сказала комната. — Только и всего. Ты никогда не найдешь выход даже из этого маленького лабиринта. Лучше ляг и прими то, что в тебя влезет, как все хорошие шлюхи.

Не звучало ли в этом нападении отчаяние?

— Отчаяние? — отозвалась комната. — Я расцветаю здесь, шлюха.

Кэрис добралась до угла, повернула и пошла вдоль другой стены.

— Ты не сделаешь этого, — сказала комната.

«Сделаю», — подумала Кэрис.

— Я тебе не позволю. Нет. Не допущу. Пожиратель Лезвий придет за тобой сюда. Ты его не слышишь? Он в нескольких дюймах от тебя. Нет, нет! Пожалуйста, нет! Я ненавижу запах крови.

Всего лишь жалкая истерика, это можно выдержать. Чем сильнее комната впадала в панику, тем больше сил появлялось у Кэрис.

— Стой! Ради тебя самой! Стой!

Крик звучал прямо в голове, но руки Кэрис уже нашли окно. Именно это и пугало комнату.

— Шлюха! — вопил голос внутри. — Ты пожалеешь, я обещаю. О да!

Ни занавесок, ни жалюзи: окно заколотили, чтобы ничто не испортило совершенства пустоты. Пальцы Кэрис скребли по доскам, пытаясь отодрать планку: надо впустить сюда внешний мир, это необходимо. Но дерево было пригнано очень плотно. Она дергала изо всех сил, но почти безрезультатно.

— Давай же, черт тебя побери!

Доска затрещала, щепки полетели в стороны.

— Да, — приговаривала Кэрис. — Вот так…

Свет, преломленный, но все же настоящий свет, проник внутрь, просачиваясь сквозь щель.

— Ну же, ну! — застонала она, дергая сильнее.

Первые фаланги ее пальцев выгнулись назад от усилия сдвинуть деревяшки, но нитка света уже расширилась до луча. Он упал на Кэрис, и сквозь пелену грязного воздуха она начала различать форму своих рук.

То не был дневной свет. Отблеск уличных фонарей и фар автомобилей, или звезды, или мерцание телеэкранов в домах по Калибан-стрит. Но и этого хватало. С каждым новым дюймом сквозь щель проникала определенность: форма и твердость.

Где-то в комнате Марти тоже почувствовал свет. Лучи раздражали, как будто кто-то раскрыл весенним утром шторы у кровати умирающего. Он пополз по полу, пытаясь схорониться в тумане, прежде чем тот рассеется; он хотел, чтобы вкрадчивый голос сказал ему, что ничего важного нет. Но голос исчез. Марти чувствовал опустошение, а полоса света все расширялась. Он мог видеть женщину, чей контур появился у окна. Она отломила одну доску и бросила ее вниз, затем взялась за другую.

— Иди к мамочке, — приговаривала она, а свет очерчивал ее с тошнотворной подробностью.

Марти не хотел ничего этого; это тяжкий груз, это бытие. Он выдохнул с легким присвистом боли и раздражения.

Женщина повернулась к нему.

— Вот ты где, — сказала она, приблизилась и потянула его за ногу. — Нам надо торопиться.

Марти озирал комнату, представшую теперь во всей своей банальности: матрас на полу, перевернутая фарфоровая чашка, кувшин с водой.