Клайв Баркер - Проклятая игра

Второй человек выступил из тени и посмотрел вверх на лестницу. Его лицо было сильно загримировано, это бросалось в глаза даже на расстоянии. Лицо припудрено, щеки подрумянены: он походил на даму из театрального фарса. Лютер поднялся еще выше по лестнице, его мысли метались.

— Не бойтесь, — произнес первый так, что Лютер испугался еще больше. Что может скрываться за подобной вежливостью?

— Если вы не уберетесь через десять секунд… — предупредил он.

— Где Джозеф? — спросил вежливый человек.

— Умер.

— Вы уверены?

— Конечно, уверен. Я видел вас на похоронах, не так ли? Я не знаю, кто вы.

— Меня зовут Мамолиан.

— Ну и вы там были, правда? Вы сами все видели. Он мертв.

— Я видел гроб.

— Он мертв, приятель, — настаивал Лютер.

— Вы один из тех, кто его нашел Так, кажется? — проговорил Европеец, делая несколько беззвучных шагов через холл к подножию лестницы.

— Именно так. В постели, — ответил Лютер. Может быть, они все-таки журналисты? — Я нашел его в постели. Он умер во сне.

— Спускайтесь. Уточним детали, если вы не против.

— Мне и здесь хорошо.

Европеец поглядел на хмурое лицо шофера; мысленно прощупал, его затылок. Здесь слишком жарко и грязно, а сам он сейчас недостаточно тверд для исследования. Есть и другие, более грубые методы. Мамолиан махнул рукой Пожирателю Лезвий, чей сандаловый запах чувствовался совсем близко.

— Это Энтони Брир, — произнес Европеец. — Когда-то он отправлял на тот свет детей и собак — вы помните собак, Лютер? — с восхитительной основательностью. Он не боится смерти. Он наслаждается необыкновенным сопереживанием смерти.

Лицо манекена блеснуло в лестничном колодце; в глазах его горело желание.

— А теперь, пожалуйста, — сказал Мамолиан, — ради нас обоих, скажите правду.

В горле у Лютера пересохло, и слова выходили с трудом.

— Старик мертв, — сказал он. — Вот все, что я знаю. Если бы я знал что-то еще, я бы сказал.

Мамолиан кивнул; его взгляд стал сострадательным, как будто он искренне опасался того, что может случиться в следующий миг.

— Мне хочется верить вашим словам. Вы произнесли их так убедительно, что я почти поверил. В принципе, я мог бы уйти удовлетворенный, а вы отправились бы по своим делам. Но… — Мамолиан тяжело вздохнул. — Но я не совсем вам поверил.

— Слушайте, этот мой дом, черт возьми! — заревел Лютер, чувствуя необходимость что-то предпринять.

Человек по имени Брир расстегнул пиджак. Под ним не оказалось рубашки. Сквозь жир на груди были продеты железные шпильки, они прокалывали соски и перекрещивались. Толстяк нащупал их и выдернул две; не выступило ни капли крови. Вооруженный этими остриями, Брир побрел к подножию лестницы.

— Я ничего не сделал! — взмолился Лютер.

— Так говорите.

Пожиратель Лезвий начал взбираться по лестнице. Ненапудренная грудь была безволосой и желтоватой.

— Подождите!

Брир остановился при крике Лютера.

— Ну? — сказал Мамолиан.

— Уберите его от меня!

— Если у вас есть, что мне рассказать, говорите. Я жажду вас услышать.

Лютер кивнул. На лице Брира отразилось разочарование. Лютер сглотнул, прежде чем начать говорить. Ему заплатили за молчание, но Уайтхед не предупредил, что все так обернется. Он ожидал оравы любопытных репортеров, даже предложения денег за интервью в воскресных газетах, но не этого людоеда с кукольным лицом и ранами без крови. Молчание, которое можно купить за деньги, имеет предел. Бог свидетель.

— Так что вы скажете? — спросил Мамолиан.

— Он не умер, — сказал Лютер. Что ж, выговорить это несложно. — Все подстроено. Только двое или трое знают правду, и я один из них.

— Почему вы?

Тут Лютер не был уверен.

— Полагаю, он доверял мне, — ответил он, пожимая плечами.

— Ага.

— И ведь кто-то должен был найти тело, а я — наиболее правдоподобный кандидат. Он просто хотел расчистить себе путь. Начать все заново там, где его не найдут.

— И где же?

Лютер покачал головой.

— Я не знаю, приятель. Наверное, там, где никто не знает его в лицо. Он мне не говорил.

— И не намекал?

— Нет.

Взгляд Брира делался прозрачным от такой скрытности Лютера.

— Ну же, — подбодрил Мамолиан. — Вы уже отдали мне основную часть. Что дурного, если отдадите и остаток?

— Больше ничего нет.

— Зачем причинять боль самому себе?

— Он никогда мне не говорил!

Брир шагнул на первую ступеньку, потом на вторую, на третью.

— Он, должно быть, поделился с вами какими-то мыслями, — продолжал Мамолиан. — Думайте! Думайте! Вы сказали, что он доверял вам.