Клайв Баркер - Проклятая игра

И еще…

Почему ему казалось, что их старые игры — в искушение, в конец света, в отвержение, в поношение и проклятие — еще не закончены? Интуиция Европейца, как и сила, уменьшалась, но он безошибочно чувствовал какой-то сбой. Он подумал о странной улыбке сидящей рядом женщины; ее лицо скрывало тайну.

— Он умер? — внезапно спросил Европеец.

Вопрос, кажется, смутил ее.

— Конечно умер, — ответила она.

— Точно, Кэрис?

— Боже, ведь мы только что были на его похоронах.

Она ощущала его мозг, его твердое присутствие у своего затылка. Они проигрывали эту сцену много раз в предыдущие недели: испытание воли, чья сильнее, и Кэрис знала, что днем он слабее. Слабее, но не настолько, чтобы не считаться с ним. Он все еще способен вызвать ужас, если ему захочется.

— Расскажи мне о своих мыслях сама, — предложил Мамолиан, — и я не буду вторгаться в них.

Если она не ответит, он влезет в нее насильно и увидит бегущего человека.

— Пожалуйста, — сказала она, изображая испуг, — не мучай меня.

Его мозг немного отдалился.

— Он умер? — снова спросил Мамолиан.

— В ту ночь, когда он умер… — начала Кэрис. Что она может сказать, кроме правды? Никакая ложь не подействует: он узнает… — В ту ночь, когда они сказали, что он умер, я ничего не почувствовала. Никаких изменений. Совсем не так было, когда умерла мама.

Она бросила на него испуганный взгляд, чтобы усилить видимость подчинения.

— Какой же вывод ты сделала? — спросил он.

— Я не знаю, — сказала она почти искренно.

— Что тебе кажется?

Она снова ответила искренно:

— Что он не умер.

На лице Европейца появилась улыбка — первая, которую видела Кэрис. Лишь слабая тень радости, но все же. Она почувствовала, как он убирает рога своих мыслей и задумывается. Больше он на нее давить не будет. Слишком многое надо спланировать.

— Ох, пилигрим, — прошептал он, упрекая своего невидимого врага, как горячо любимого, но заблудшего сына — Ты почти одурачил меня.

Марти ехал за ними и после того, как машина свернула с шоссе и двинулась через город к дому на Калибан-стрит. Гонка закончилась в самом начале вечера. Припарковавшись в отдалении, он наблюдал, как Кэрис и Мамолиан выходят из машины. Европеец заплатил шоферу и после небольшой задержки отпер дверь, потом они зашли в дом. Грязные кружевные занавески и облупившаяся краска выглядели естественно на этой старой улице, где все дома нуждались в подновлении. На среднем этаже загорелся свет и опустились жалюзи.

Он просидел в машине около часа, наблюдая за домом, хотя ничего не происходило. Кэрис не появилась в окне, не выбросила записочки с поцелуями для ожидающего ее героя. Но он и не надеялся: это сюжет из романа, а вокруг — реальность. Грязные камни, грязные окна, грязный ужас, застывший у него внутри.

Марти ни разу не поел как следует с тех пор, как узнал о смерти Уайтхеда. Теперь, впервые за день, он почувствовал зверский голод. Он оставил дом наползающим сумеркам и отправился за едой.

Лютер собирал вещи. Дни после смерти Уайтхеда пронеслись, как вихрь, и его голова закружилась. В кармане у него было столько денег, что он каждую минуту придумывал что-нибудь новое — ведь теперь можно воплотить любую фантазию. В конце концов он решил, что сначала отправится домой на Ямайку и устроит себе большие каникулы. Он уехал оттуда девятнадцать лет назад, когда ему было восемь, сохранив золотые воспоминания об острове. Он приготовился к разочарованию, но если ему там не понравится, это не важно. Человек, внезапно получивший такое богатство, не нуждается в планах — он может передвигаться свободно. Найдется другой остров, другой континент.

Он почти закончил приготовления к отъезду, когда снизу его позвали. Голоса он не узнал.

— Лютер? Вы там?

Он вышел на лестницу. Женщина, с которой он когда-то жил здесь, уехала шесть месяцев назад, бросила его и увезла с собой детей. Дом должен быть пуст. Однако в холле Лютер увидел даже не одного, а двоих человек. Тот, кто кричал — высокий, статный мужнина, — стоял и глядел на него снизу вверх, и свет с площадки освещал его широкий гладкий лоб. Лютер узнал лицо: может быть, он видел его на похоронах? За ним в тени маячила другая тяжелая фигура.

— Я хотел бы переговорить, — сказал первый.

— Как вы попали сюда? Кто вы, черт возьми?

— Только одно слово. О вашем хозяине.

— Вы из газеты? Слушайте, я уже рассказал все, что знал. Убирайтесь, пока я не вызвал полицию. Вы не имеете права вламываться.