Клайв Баркер - Проклятая игра

Он дочитал статью Двоскина до слезливого финала и отложил газету. Единственная деталь, заинтересовавшая его, — это упоминание о похоронной церемонии, которая произойдет завтра в маленькой церкви в Минстер-Лоуэлл. Марти почувствовал необходимость отправиться туда и отдать последнюю дань уважения Уайтхеду, невзирая на возможные опасности.

Церемония привлекла такое количество зевак, от случайных зрителей до прожженных любителей скандалов, что Марти никто не заметил. Действо имело оттенок нереальности, словно в противовес тому, что весь мир уже знал о смерти великого человека. В дополнение к толпе с Флит-стрит прибыли европейские журналисты и фотографы; присутствовали известнейшие публичные персоны: политики, ученые мужи, воротилы бизнеса, даже несколько кинозвезд, жаждущих приумножения славы. Собрание знаменитостей привлекло сотни профессиональных зевак. Маленькая церковь, ее дворик и дорога вокруг были переполнены. Сама служба транслировалась через громкоговорители на окрестных домах — курьезная деталь. Голос священника, пропущенный через динамик, казался жестяным и театральным; надгробному слову аккомпанировали кашель и чихание.

Марти очень не понравилась трансляция, а еще меньше понравились туристы. Одетые явно не для похорон, они усеяли надгробия и траву на кладбище в ленивых позах, со скучающими и нетерпеливыми лицами ожидая развязки. Уайтхед пробудил в Марти дремавшую мизантропию, и отныне она стала частью его мировоззрения. При виде кладбища, заполненного тоскующими и раздраженными людьми с тупыми глазами Марти почувствовал, как в нем нарастает презрение ко всему вокруг. Ему хотелось отвернуться от человеческого болота и сбежать. Но желание увидеть финальную сцену пересилило, он остался в толпе и ждал, пока осы гудели над головами детей, а женщины с инстинктом безмозглых насекомых кокетничали с ним через могилы.

Кто-то читал отрывок из Писания — актер, судя по самовлюбленному тону. Марти не узнал этого псалма.

Когда служба подошла к концу, к главным воротам подъехала машина. Все завертели головами, защелкали аппаратами, и появились две фигуры. Толпа загудела, заскучавшие встрепенулись и вскочили, пытаясь разглядеть все, что только можно. Кто-то вырвал Марти из летаргии, и он тоже встал на цыпочки, чтобы взглянуть на опоздавших. Он увидел их между голов зрителей, тихо сказал сам себе «нет», отказываясь верить, а затем полез сквозь людскую толчею, пробивая себе путь, в то время как Мамолиан вместе с Кэрис (ее лицо прикрывала вуаль) шли по тропинке к церкви и переступали ее порог.

— Кто это? — спросил кто-то у Марти. — Вы знаете, кто это был?

«Черт, — захотелось ему ответить. — Дьявол собственной персоной».

Мамолиан здесь! Средь бела дня. Солнце светит ему в затылок, и он гуляет с Кэрис под ручку, как муж с женой, позволяя снимать себя для завтрашних газет. Очевидно, он не боится. Его появление, такое неторопливое, такое ироничное — это последний жест презрения. Почему она играет в его игру? Почему не сбросит его руку и не объявит, что он чудовище? Потому что она добровольно присоединилась к нему; как и предсказывал Уайтхед. В поисках чего? Кому-то по душе ее склонность к нигилизму? Ее обучают высокому искусству умирания? А что она должна дать взамен? Весьма острые вопросы.

Служба завершилась. Внезапно, к восторгу и восхищению толпы, торжественность нарушили хриплые звуки саксофона, и джазовая мелодия «Fools rush in» грянула из динамиков. Последняя шутка Уайтхеда, вероятно. Она вызвала смех; кое-кто из собравшихся даже захлопал. Из церкви донесся шум — люди вставали со скамей. Марти вытянул шею, чтобы получше видеть, но ничего не получилось, ему пришлось пробиваться сквозь толчею обратно к могиле. На поникших от жары ветках деревьев расселись птицы, их суета отвлекла его внимание, он уставился вверх. Когда он снова опустил взгляд, гроб был уже почти рядом. Его несли на плечах, среди прочих, Оттави и Куртсингер. Марти задумался: во что одели старика для последней прогулки? Они подровняли ему бороду, зашили веки?

Траурная процессия следовала за несущими гроб — черный кортеж, чуть-чуть отделенный от моря туристов в одеждах цвета конфетных фантиков. Справа и слева щелкали фотокамеры, некоторые придурки даже приговаривали:

— Сейчас вылетит птичка!

Джаз продолжал играть. Все казалось угодливым абсурдом. Марти подумал, что старик наверняка усмехается в своем ящике.