Голос его сорвался на визг, дед замолк на мгновение, всхлипнул, прижал ладонь к глазам.
— Те души несчастные, в скиту, верили мне. Они шли в гарь за мной, как дети за отцом. А вы лишили меня храбрости принять очищение и смерть вместе с ними — и теперь еще смеете винить?!
Он вновь закричал, обращаясь к лесу и небу, скрежеща зубами, остервенело тряся кулаками над головой:
— Не сдамся! Слышите!? Не скроетесь! Всех вас найду, из-под земли достану! Всех до единого спалю! Клянусь!
Эхо захохотало в ответ. Закашлявшись, дед опустился на колени возле ямы, подполз к Игнату, погладил его по волосам, прошептал, глядя прямо в полные слез глаза:
— Слышишь, Игнатушка? Прости… но нет другого способа одолеть эту мерзость. Я стар, а они не устают мучить меня. Только обманом. Ложью против лжи. Иначе не выйдет. Не серчай, твое место среди ангелов. Буду молиться за тебя до скончания дней. И ты там замолви за меня словечко, когда придет срок, хорошо?
Дрожащими губами он поцеловал Игната в лоб и поднялся. Деловито осмотрел валежник, кивнул и направился к костру, тлевшему чуть в стороне. Выбрал головню побольше, взвесил ее в руке.
— Деда, — взмолился Игнат. — Давай не так, а? Давай по-другому… вон хоть ножом. Только не жги.
Ефим встал над ним, покачал головой:
— Нельзя по-другому, внучок. Помнишь, что я тебе говорил про плесень? Ударом ножа или петлей ее не вывести. Лишь огнем.
Он опустил головню, сухой хворост занялся мгновенно. Пламя стало болью и пылало до тех пор, пока не погасло солнце.
© Дмитрий Тихонов, 2015

Грэм Мастертон
«Сепсис»
Они любили друг друга так сильно, что возомнили себя не парой, а одним целым. И вроде бы в этом не было ничего плохого, да только они оставили рамки нормального далеко позади, и такая история любви уже не могла закончиться хорошо…
Впервые на русском — рассказ от признанного мастера эротического хоррора.
DARKER. № 3 март 2015
GRAHAM MASTERTON, «SEPSIS», 2003
— Что там у тебя? — спросила она, сияя глазами.
— Ничего… Сюрприз, — ответил он, поднимая лацканы своего пальто.
— Ну что же? — не унималась она. — Я не выношу сюрпризов!
— Это то, что я специально купил тебе, потому что очень сильно тебя люблю.
— Ну, покажи!
Она попыталась обойти его кругом и заглянуть под пальто, но он отпрянул от нее.
— Не покажу, пока ты мне кое-что не пообещаешь. Пообещай, что будешь любить это так же сильно, как любишь меня.
— Как я пообещаю, если даже не знаю, что это?
— Потому что здесь собрана вся моя любовь к тебе, вся-вся, свернутая в одном маленьком узелке.
— Покажи!
— Давай, — уговаривал он. — Если не пообещаешь, я унесу его обратно, и ты никогда не узнаешь, что это было.
— Покажи!
— Сначала обещай!
Она сделала глубокий вдох и выдала скороговоркой:
— Хорошо, что бы ты ни держал там под пальто, обещаю любить это так же сильно, как люблю тебя.
— Зуб даешь?
— Даю!
Он осторожно сунул руку под пальто и достал оттуда маленького пестрого котенка с большими зелеными глазами. Тот тихонько мяукнул и уцепился за воротник крошечными коготками.
— Ой, какой милый! — обрадовалась она. — Он просто совершенство!
— А я тебе что говорил? Это вся моя любовь, свернутая в одном узелке. Как назовешь?
Она взяла котенка и, сложив руку лодочкой, погладила его пальцем по головке.
— Еще не знаю. Но как-нибудь романтично. Очень, очень романтично.
Она мяукнула, и котенок мяукнул в ответ. Мяукнула еще раз, и он снова повторил за ней.
— О! Пусть будет Эхо!
— Эхо? Что это за имя? Больше подходит газете, чем коту.
— Нет, глупенький. Это из греческой мифологии.
— Ну, раз ты так считаешь…
— Эхо была очень красивой нимфой, самой красивой из всех, что когда-либо жили на свете.
— Да ну? И что с ней случилось?
— Ее все любили, но Гера, старая сварливая жена Зевса, обозлилась на нее за то, что та отвлекала ее, пока у Зевса были шуры-муры с другой богиней. Гера ее прокляла, чтобы она больше никогда не могла говорить своими словами — а только последними словами тех, кто заговаривал с ней.
Он восхищенно покачал головой.
— А знаешь, мне кажется, я люблю твой ум так же сильно, как твое тело. Ну, или почти так же. У ума, к сожалению, нет сисек.
Она бросила в него подушкой.
Его звали Дэвид Стевенджер, ее — Мелани Анджела Томас. Обоим было по двадцать четыре; Дэвид был Козерогом, Мелани — Овном. Звезды говорили, что они должны непрерывно ссориться, но никто из их знакомых не знал двух других людей, которые любили бы друг друга так сильно. Они жили и дышали друг другом, делили все на свете и, когда находились рядом, излучали чуть ли не осязаемую ауру.
Читать дальше