Ксения Таргулян - Корабль уродов

Еще некоторое время — может, полминуты — я блуждал взглядом по темноте, потом закрыл глаза, ударяясь всеми чувствами о нежданное предательство. Пытаясь отделаться от чувства нереальности. Пытаясь пересмотреть свое положение на новом координатном поле.

Не получалось.

— И что это значит? — спросил я, скривившись от головной боли, вспыхнувшей с новой силой при звуках моего голоса.

— Уж прости. Такой был спор.

Вот как. Мозаика начала складываться.

— И… ты проспорил? Или спор о том… сможешь ли поймать меня? — с долгими паузами продолжил я.

— Проспорил. Долг для меня святое, ты знаешь.

Я не видел его. Ни лица, ничего. Судя по голосу, он стоял где-то за мной, а теперь, судя по звукам, сел.

— И, — главный вопрос, — кому ты… проиграл?

Якобс молчал. Паршиво.

— Ну, там долгая цепочка… В общем, можно сказать, что твоим…

Меня накрыло тошнотворной волной, и когда она схлынула — запульсировала голова, по телу пробежала спазматическая боль, осталась в сердце. Несколько его ударов отдались по всему телу, затем оно просто ныло. Иногда чувствую себя дряхлым стариком.

Я молчал, мысленно прокручивая короткий диалог. Что ж, я должен был ожидать подобного… Игрок вроде Якова ни перед чем не остановится. Глупо обвинять его в чём-то: он никогда не скрывал своей сути.

— Джеккимор?

Я заставил себя откликнуться: «Что?»

Послышалось шебуршание — он встал — шаги, и вот он высится надо мной. Сел на корточки, так что наши лица оказались на одном уровне.

Черт подери, на его физиономии был самый обыкновенный для него задор, и больше ничего! Я мысленно взвыл, но продолжил невозмутимо, насколько мог, смотреть на него.

— Предлагаю спор.

Я не выдержал этого и отвел глаза. От ударов сердца снова расползались круги боли, как от капель.

— Спорим на твою свободу, что ты отгадаешь слово, которое я загадал?

Я проклял вселенную и пожелал провалиться куда подальше, прежде чем понял, в чём суть.

— То есть, — сипло уточнил я, — я ставлю на то, что не угадаю?

— Точно, — его глаза по-кошачьи светились. — Я загадал, можешь называть своё.

Я успел мысленно перебрать варианта четыре, а затем понял, что, в общем-то, от слова тут ничего не зависит.

— Тарелка, — сказал я.

Якобс вздрогнул и захохотал, так что я едва не лишился сознания — от громогласности его смеха, бьющего по моей раненой голове, и от вьющегося внутри страха, что он просто издевается надо мной.

— Охренеть как близко, — отсмеявшись, пораженно заявил Якобс. — Я загадал рюмку, — он выжидательно посмотрел на меня, но мне было не до смеха. — Просто понимаешь, о тарелке я тоже думал, но в итоге остановился на рюмке, — всё равно не до смеха. — Ладно.

Он поднялся, быстро обошел меня и стал возиться с наручниками.

— Ты выиграл, — скорее сам для себя констатировал он. — Теперь у меня два противоречащих долга, которые нейтрализуют друг друга, так что я могу…

Наручники один за другим наконец щелкнули, и я смог посмотреть на свои драгоценные руки.

Якобс помог мне подняться, я подозрительно покосился на него, и мы пошли обратно по мрачному лабиринту.

— Поразительно, — сказал я, медленно отходя от шока. — Пистолет, наручники — ты всё это время носил их с собой?

— И впрямь поразительно, — ответили мне из темноты, но не Якобс — он замер у меня за спиной, и я, похолодев, тоже остановился.

В освещенную часть коридора выступили пятеро мужчин — с интеллигентными лицами, в джинсах, расстегнутых куртках, шарфах… но их взгляды явно давали понять, что внешность обманчива.

— Впрочем, нас предупреждали, что возможно такое развитие событий, — продолжил говоривший, непринужденным движением руки доставая из рюкзака за спиной укороченный автомат. — Господин Яков Гельман, оружие на землю, пожалуйста.

Часы напролет я рассказывала Лени обо всём, что происходило со мной после нашего с ним расставания, всё время сбивалась, скакала по времени. В какой-то момент мы коснулись совсем недавних событий — моего пребывания в гостях у друзей Джека, и в том числе моего дня рождения.

— Что? Постой! — опешил Лени. — Тебе восемнадцать?

— Ну да.

— Но… то есть… Тогда тебе было?.. — он смотрел на меня с необъяснимым ужасом, и мне стало не по себе.

Я развела руками.

— Четырнадцать? — наконец выдавил он.

— Ну да, — я нахмурилась в недоумении. — А когда впервые увиделись — тринадцать. Я же тогда как раз ко дню рождения готовилась, помнишь?