— Вот! — объявила она, тыкая пальцем в страницу. — Вот! Ничего не напоминает?! Кто мог это написать, кроме тебя?!
Я вскинул брови и стал читать с нового места:
«Я стоял, прижатый спиною к стене, и почти не чувствовал холода лезвия возле моего сердца. Я думал, что нужно закрыть глаза или хотя бы вспомнить всю свою жизнь, как это принято делать перед смертью, но она была слишком прекрасна, и я не мог оторвать глаз».
— Мне обязательно это читать?
— Читай!
— Эх… всё мстишь?..
Я вернулся глазами к книге:
«Я видел, как дрожат алые губы Анитры и как слезы набухают у ее ресниц. Зажмурившись, она занесла клинок для удара… и выронила его из ослабших рук.
— Нет! — крикнула она, бросаясь мне на грудь.
Стивер, наблюдавший за нами, поджал губы и безжалостно заявил:
— Ты знаешь, что тогда будет.
— Да!
Она нежно поцеловала меня в губы, затем оторвалась от меня, подняла с пола клинок и подала жениху рукояткой вперед со словами:
— Вырежи мое сердце!
Стивер кровожадно усмехнулся, подошел ко мне и отпер оковы, удерживающие меня у стены. Я рухнул на колени, но быстро поднялся и встал между ним и Анитрой.
— Не тронь ее, ясно!
Посмеиваясь, Стивер громко свистнул, и я услышал громкий шепот Анитры: „Нет, пожалуйста!..“, а уже через секунду понял, о чем она: в темницу ворвались кораблисты. Стивер властно махнул рукой, и я не успел опомниться, как меня схватили грязные сильные руки и потащили прочь. Я сопротивлялся что было мочи, ударил одно из чудовищ ногой, так что оно отлетело к стене, но его место тут же заняли двое других. А Стивер между тем приковал рыдающую Анитру к стене, где прежде был я, и провел ножом вдоль ее тела, разрезая платье и местами царапая кожу. Он впился поцелуем в ее беззащитные губы, а я в ярости сбросил с себя половину кораблистов, но они уже успели утащить меня из темницы, и теперь ее дверь с грохотом затворилась, и я услышал, как внутри запираются засовы.
— Я люблю тебя! — крикнул я, надеясь, что она еще…»
— Ну всё, дальше там бред, — смущенно сказала Вренна, забирая у меня книгу.
Я, вероятно, выглядел немного пришибленным. Тот мальчик, конечно, безбожно матерился, а вовсе не признавался в любви, когда его скрутили кораблисты, да и скинуть хоть одного из них он был, бесспорно, не в состоянии, но в целом… К сожалению, эта сопливая история основана на реальных событиях.
— Как ты мог сделать из моих чувств эту порнографию?!
— Это не я!
— Ага.
— Это не я написал! Слышишь? — я невольно сел ровно, как по струнке. — Не я! И я никому не рассказывал эту историю!
— Да?! Я, наверно, всем растрепала, да?!
— Может, ты, — я облизнул губы. — А может, никто из нас.
— Хочешь сказать, это совпадение? Кто-то придумал такую же историю? — она фыркнула.
— Нет, не думаю что совпадение, — я смотрел на ее лицо, но не в глаза — это было бы слишком похоже на намек. — Но это написала не ты, и не я, — я сглотнул. — И ни ты, ни я никому это не рассказывали.
Она снова фыркнула:
— Что, призрак?
Я молчал. Она вдруг охнула.
— Ты хочешь сказать?.. — я молчал. — Это не смешно, Джек! А ну признавайся — это ты!
— Нет.
Я наверно никогда не видел у человека таких расширенных глаз. Она медленно села рядом со мной.
— Тогда признайся в чём-то другом.
Я пожал плечами.
— Ты сама поняла.
— Это правда?
Я кивнул.
— А как же та голова?
— Головы все похожи.
— Но как он… Как такое может быть, Джек? Или ты врешь? Я ведь убью тебя, если это неправда. Убью, — она развела руками.
Я почему-то засмеялся.
— Что — так это всё-таки была шутка? Поиздеваться надо мной решил? Небось сам и впарил Игорю эту книгу, чтоб он дал ее мне — как бомбу замедленного действия!
— Что ты несешь?
— Скажи, что это твой рассказ — или кого-то из твоих знакомых! Скажи, что Лени мертв!
— Так, ну хватит, — я поднялся на ноги, взял ноутбук подмышку и поспешил к лестнице.
— Джек!
Сбежал вниз по степеням и дальше — в винный погреб. Надеюсь, тут она меня не достанет.
Конечно, физиономия Джона, будто вырезанная из тыквы, маячила в окне и с ухмылкой потягивала херес, окруженная теплым, как поджаренный хлеб, уютом.
— О-о-ох… — простонал чей-то голос. — Боже…
Тут-то я и увидел эту девушку.
Она стояла, прислонившись к дереву, в длинном облачении лунного цвета; ее тяжелая, доходившая до бедер шерстяная шаль жила отдельной жизнью: волновалась, трепетала, махала крылом ветру.
Читать дальше