Ежи Довнар: Телепортация

Все посмотрели на Ханну. Она широко открытыми глазами неотрывно смотрела на аквариум и была в крайнем психическом напряжении, демонстрируя при этом сверхъестественную концентрацию своего внимания. Казалось даже, что она находится как бы в ином измерении – ведь ей приходилось держать на себе всю атмосферу этого уникального и не совсем обычного медиумического сеанса. А он и в самом деле был уникален. При внешнем сходстве, в нём не было многих атрибутов этого зрелища: отсутствовало верчение стола, отсутствовали отпечатки рук приглашённых к участию в нём духов на глине или гипсе, зато присутствие их определялось не спиритическими стуками и левитацией, а реальным видением персонажей. И персонажи эти готовы были участвовать в этом зрелище достаточно долго, по крайней мере, до рассвета, когда они просто должны раствориться в первых лучах солнца, или до того момента, когда силы Ханны окажутся исчерпанными. Ответ на поставленный вопрос требовал сделать паузу и таким образом ослабить нити натяжения между нею и вызванными образами.

– Мы никуда не денемся – отвечайте на вопрос – прозвучал чей-то голос.

Ханна вернулась из спиритической нирваны в реальность, осмыслила то, о чём её спросили, и стала отвечать:

– Про тот советский самолёт не могу сказать ничего – не присутствовала при этом, хотя верю Вам на слово, что такой факт мог иметь место. А вот то, что произошло со мной, оказалось действительно чудом, только чудом, в свершении которого принимали участие и Всевышний, и великий аватар Сатья Саи Баба, и мой дух, ну и я сама, разумеется. По профессии я стюардесса польских авиалиний. Вчера утром мы выполняли рейс Варшава – Нью-Йорк и вот буквально после взлёта, точнее, после набора примерно восьми тысяч метров с самолётом случилась авария, повлёкшая за собой катастрофу. Однако меня после того, как я была выброшена из багажного отсека, подхватила неведомая сила и спустя какое-то время опускала, а, может быть, опустила сразу, на землю – я, как видите, цела и невредима и отделалась только потерей сознания и сильным, но не смертельным переохлаждением организма. Во всяком случае, я могу по памяти воспроизвести планы городов Люблина, Замосця, Томашува Любельскего, как бы увиденных с огромной высоты. А первое, что пришло ко мне после осознания того, что я осталась жива, были стихи, уж не знаю, откуда взявшиеся:

… А вместе со стихами ощущение присутствия рядом кого-то ещё, но как бы не совсем реального человека, скорее, его духовную субстанцию. И уж коль скоро Вы, господин капитан, простите, товарищ капитан, в курсе моей ситуации и спрашиваете меня об этом, то, возможно, в той воздушной воронке, в которой стремительно вращалось моё тело, были и Вы? А может быть и остальные уважаемые гости тоже?

– Да, абсолютно верно, Вы угадали. Мы, находясь в это время на пятом по уровню для нас небе, участвовали в этом фантастическом для Вас приземлении, – ответил на её вопрос Лесь Степанович – только никак не могли взять в толк, почему Вас так тянет в наши родные места. Но уж коль скоро мы оказались здесь вместе и сила нашего проявления удвоилась в связи с тем, что мы родом из этих мест, то не остаётся ничего другого, как продолжить наше милое и столь обаятельное общение. Вспоминаю одно литературное произведение Константина Симонова – «Живые и мёртвые», кажется, так называется его роман? Правда, там речь идёт совсем о другом, но название очень даже кстати подошло бы и к нашему случаю. Не правда ли?.. А скажите, пожалуйста, что это за коробка лежит на этом столе? Никак шахматы?

Переход был довольно неожиданный, но Ромик быстро ответил:

– Нет, это не шахматы. Это нарды.

– Нарды? А что это за игра?

– Странно, что вы не знаете. Этой игре уже более двух тысяч лет. Появилась она в Персии, а в Европу её привезли крестоносцы, и она стала называться там триктрак.

– Знаете, у нас в лагере на Соловках кроме шашек, вылепленных из хлеба, и матерчатых карт, сделанных из арестантского одеяла, ничего больше не было.

Все сочувственно помолчали, а Ежи Францевич даже положил руку на плечо расстрелянного в Гулаге пятьдесят лет тому назад своего земляка-лагерника.