Арчибальд Скайлс - Мадонна. Проклятый город

– Джаничка, у тебя глаза грустные. Что случилось?

Это Вася тихо-тихо, спросил меня, подойдя почти вплотную.

– Как ты меня назвал? – Спросила я еще тише.

– Джаничка, – сказал он уже почти шепотом. – Уменьшительное от Джоконды. Не грусти. Грустная ты становишься совершенно; абсолютно; невыносимо; пронзительно красива. А это уже перебор.

Я не смогла не улыбнуться. Как умел он вот именно, что – со-чувствовать и подбирать нужные слова в нужное время. А «Джоконда», это тоже он придумал. Как-то Аршик спросил меня, как звал меня папа. Я ответила:

– Жаконя.

Вася посмотрел на меня и сказал:

– Это он тебя хотел «Джаконя» назвать. Ласкательно. От «Джоконда». Но боялся, что зазнаешься. 18 18 Жаконя: на самом деле – это обезьянка, персонаж из популярного в советское время мультфильма.

Впрочем, и Аршик тоже был очень чутким, когда хотел. Но сегодня он был слишком увлечен своим делом. Словно бы чувствуя, что улыбка моя продержится недолго, Вася пригласил нас всех вечером пойти встряхнуться. Подруга пригласила его посмотреть скучный черно-белый фильм про Модильяни на ретро-показе. Инна, подруга, оказалась очень симпатичной. Ее можно было бы назвать красивой, если бы вздернутая верхняя губа не придавала ее лицу выражения какой-то надменной брезгливости. Когда она смотрела на Васю, глаза ее становились похожи на два грустных синих водоворота. Нам она старалась понравиться, но все выходило как-то неестественно. Уж слишком зажато она держалась. Слишком угловатыми были ее движения, и реплики ее даже к месту, казались сказанными невпопад.

Да, я стала называть его Аршиком именно тогда. После просмотра мы шли все вместе от Великан-парка: Вася с этой художницей, я и он. Мы решили прогуляться до Петропавловки и шли как раз по одному из наших обычных маршрутов, мимо лечебницы Вредена, построенного в 1906 любимым Васиным архитектором Фридрихом Мельцером. Как-то раз Вася рассказал мне, что до революции в центральной части здания располагалась церковь Спаса-целителя, иконы в иконостасе которого так же, как и эскиз Мадонны на внешней стене здания, сделал двадцатипятилетний Кузьма Петров-Водкин, которого Мельцер заметил где-то на Волге в заштатном городишке и привез с собой в Петербург. Ни луковицы над заколоченной звонницей, ни иконостаса, ничего не осталось после революции. Только пятиметровый образ Богородицы грустно смотрел со стены глазами, которые умели плакать без слез. Я надела платок, который в этот день подарил мне Аршик. Он не любил дарить подарки к датам, а просто иногда без всякого повода приносил в студию цветы, тортик или просто дарил мне что-нибудь. Платок был тем более кстати, что я сама давно хотела купить себе, да все не получалось, а он словно специально подобрал. Он вручил его мне уже в кино. Я надела его, взглянула в зеркало и ужасно себе понравилась. Мне хотелось бы быть более сдержанной на выражение благодарности, но Аршик действительно угадал. Вася, казалось, был также поражен тем, как изменился мой образ. Он замер, как обычно делал перед своими экспромтами и сказал:

Платок наденешь и… икона!

Горела линия судьбы,

Ладонь внезапно обжигая

Там, где ее коснулась ты.

И правда, следы неизвестного африканского прапрадеда в моем облике словно бы ждали для себя подходящей оправы. Из зеркала на меня смотрела…

– Мадонна, – сказал Аршик, словно мысли прочитал, – Мария Магдалина.

Проходя мимо знаменитой майолики, Аршик посмотрел на нее, потом на меня и вдруг сказал:

– А вы и правда, похожи.

– Нет, наша Джаконя красивее, – Сказал Вася.

Он специально назвал меня так. «Джаничка» – вспомнила я некстати и подумала: «Бедная Инна. Она теперь меня будет избегать и Васю отдалит». Инна и правда совсем расклеилась, и Вася, как и надо, почувствовал себя виноватым и повел успокаивать домой. Мы проводили их до Троицкого моста и пошли назад. Мне совершенно расхотелось дуться на Аршика за то, что всю неделю я мучилась своим любимым вопросом: «Что со мной не так? Неужели я ему не понравилась?»

– Какая устойчивая модель отношений, – сказал Арка, когда Вася с своей художницей нас оставили. – Зависимый мужчина в поиске непонятно чего и созависимая женщина в кильватере его страсти. Только не могу понять, кого она имела в виду.

– Кто?

– Инна. Художница-то она. С чего бы это ей тащить Васю на этот фильм?

– Но пьет-то Вася.

– Да брось. Ничего он не пьет.

– Каждый раз, когда он приходит, почему-то стаканы на столе остаются.