Грег Гифьюн - Сезон крови

– Ты же обычно в это время спишь? – спросил я небрежно.

– Угу. – Он пытался сохранять беззаботный вид. – Хочешь чего-нибудь выпить? В холодильнике есть кола.

– Нет, спасибо. Что там с запиской?

Из туалета послышался звук сливаемой воды, и в коридоре появился Дональд, судя по виду, страдавший ужасным похмельем. Он махнул мне без всякого воодушевления и опустился на потертый диван.

– Сюжет закручивается.

Интересно, помнил ли он вообще о том, как я заезжал вчера к нему домой?

– Что стряслось?

Рик уселся на ручку дивана, взял с сиденья плотный картонный конверт и бросил его мне.

– Пришло вчера. Я проверил почтовый ящик только сегодня утром.

Я поймал конверт. Он практически ничего не весил. На лицевой стороне черным маркером были написаны имя и адрес Рика, обратным адресом служил рекламный стикер частной почтовой компании.

– «Вселенная посылок»? Это тут, в городе. Если Бернард умер почти неделю назад, почему конверт пришел только вчера?

– Послушай запись.

– Наверное, Бернард велел не отправлять конверт до определенной даты, – сказал Дональд – Им можно заплатить за такую услугу.

Я кивнул.

– Но зачем было ждать так долго?

Никто не ответил, и я просунул руку сквозь разорванный клапан и вытащил кассету без подписи. Не нащупав ничего другого, заглянул внутрь. Пусто.

– Что это?

– Его записка, – сказал Рик.

– Он записал ее на кассету?

– Наверное, на том плеере, который мы нашли в его сумке, – сказал Рик. – Я заметил, что у него есть кнопка «Запись».

Я подошел к креслу, сел и отложил конверт.

– Вы уже слушали запись?

– Только Рик. – Дональд вздохнул. – Я решил, что не хочу слушать ее дважды.

– В конверте больше ничего не было, на кассете нет никаких пометок, – сказал мне Рик. – Я не знал, что это, пока не начал слушать.

Я уставился на кассету одновременно зачарованно и с отвращением.

– Я, когда услышал голос Бернарда, едва не обосрался, – продолжил Рик, и я обратил внимание на его постепенно краснеющее лицо. – А когда услышал, что он говорит, кажется, и правда обосрался.

Рик взял кассету у меня из рук, подошел к стоявшему в углу магнитофону и вставил кассету. На эквалайзере зажглись разноцветные огоньки, поднялись и тут же упали под аккомпанемент ровного шипения. Огоньки продолжали плясать, шипение превратилось в дыхание, а затем в голос Бернарда.

– Если вы слушаете… Если вы слушаете эту запись, значит, я все-таки решился.

Голос звучал непривычно, не только из-за пленки, которая изменяет естественный тембр, но и потому, что он был гулким, как будто Бернард обращался к нам со дна каменного колодца. Я подался вперед, сложив ладони вместе.

– Рик, я послал запись тебе, потому что так будет лучше всего. Я знаю, что ты прослушаешь ее и примешь верное решение – расскажешь о ней Дональду и Алану. Без обид, ребята, но если бы я послал кассету кому-то из вас, не уверен, что вы рассказали бы о ней Рику или даже друг другу. Но я знаю, что ты, Рик, поступишь правильно. Ты наш главарь. Наш атаман.

Я встретился взглядом с Дональдом, а затем с Риком. Атаман был главой Султанов, нашей детской банды. После гибели Томми атаманом стал Рик. Титул, по сути, был шуткой, я не вспоминал о нем много лет, но само слово оживило картины прошлого, и у меня возникло подозрение, что именно этого Бернард и добивался. Хотя к концу он и превратился в собственную тень, практически всю свою жизнь Бернард занимался продажами и, как всякий хороший торговец, знал, как общаться с людьми и вызывать у них нужную или желаемую реакцию. Если говорить менее доброжелательно, он умел манипулировать людьми.

– Я попросил работников почтовой службы придержать конверт и отослать его в определенный день, – продолжал Бернард. Его голос сопровождался слабым жутковатым эхом. – Я прикинул, что к тому времени, как вы ее получите, я уже со всем… покончу. Уверен, что у вас остались вопросы, что вы расстроены и наверняка злы на меня за то, что я сделал, но, поверьте мне, так лучше. Рик, ты, наверное, считаешь меня слабаком, трусом, да? По крайней мере, вслух, хотя в душе и знаешь, что это не так. Дональд, ты просто грустишь и язвишь, и готов поспорить, что ты, Алан, как всегда погрузился в себя и от всех отстранился. Мы так давно друг друга знаем, слишком давно. Но не странно ли спустя столько лет задаваться вопросом, можно ли в принципе до конца понять другого человека? Мы дружили с самого детства, многое пережили вместе, но у нас все еще остались тайны. У нас всех . Никто не является точно, определенно тем, кем кажется, так? Мы ведем себя по-разному с разными людьми, и, может быть, совсем иначе, оставаясь в одиночестве. Все сводится к этому. Ночью, когда каждый из нас ложится в постель, глядит в потолок и вспоминает прошедший день, обдумывает все, сделанное за сегодня, и то, что будет завтра, когда мы остаемся наедине с богами, к каким уж там каждый обращается в темноте… только тогда слетают все маски, и остаемся только мы. Только мы и те, кто… или что мы есть.