Максим Кызыма - Проклятие лесного озера

– Как тебя к нам занесло-то, Вадим?

– На озеро заехал, искупаться захотелось, такая жара стоит! Ну, а ночью ливень прошёл и всё – застрял.

– Да, озеро у нас хорошее, только купаться некому, все разбежались, одни пенсионеры остались.

Вадим вспомнил странного старика: «Уехали все, нечего здесь больше людям делать…» – интересно, что он имел в виду… и эти свежие могилы на кладбище…

– Я мимо кладбища проезжал, видел много свежих могил, что у вас тут произошло? – поинтересовался Вадим.

– Да ничего особенного, старики свой век доживают. Кто в город в своё время уехал, тех сюда теперь хоронить привозят. Как-никак их отцы, деды здесь лежат, как их в другом месте-то закапывать?! Вот и везут обратно на родину, в отчие места – на вечное упокоение.

– Слишком уж много их на вечное упокоение приехало, – заметил Вадим, он хотел продолжить расспросы о местных жителях, почему они такие странные, но Тамара встала из-за стола.

– Давай-ка я тебе чаю налью, с чабрецом! У нас тут его много растёт, – затем вопросительно взглянула на Вадима. – Ты хоть наелся?

– Да! Спасибо большое! Я даже объелся, давно так вкусно не ел!

– Да что там, обычная еда! Что на грядках растёт – то и на столе. Это у вас, в городе, разнообразие, а у нас один магазин на всё село, и то пустые полки, – с этими словами она вышла на веранду. Брякнул чайник, послышался звук наполняемой кружки, одновременно с этим Тамара что-то невнятно говорила шёпотом.

– Вы что-то сказали? – спросил Вадим, вслушиваясь в шум на веранде.

Женщина появилась в дверном проёме с большой кружкой чая:

– Не обращай на меня внимания, я ведь одна живу, сама с собой разговариваю. Тут ведь с ума можно сойти, даже поговорить не с кем, а люди, последнее время, необщительные. Да ты и сам, наверное, заметил, когда деревню нашу проезжал. Взять, к примеру, того деда, которого ты встретил.

У Вадима внутри что-то щёлкнуло, он посмотрел на Тамару, протягивающую ему кружку с чаем.

– Откуда вы знаете про старика? Я вам о нём не рассказывал.

– Тут и рассказывать нечего! Фёдор, он всегда на своём месте, сидит и курит, хоть утром идти будешь, хоть вечером. Ни в себе он, как бабку свою на тот свет проводил – так и скуксился. Сам всё мечтает поскорее с ней встретиться, мы на него внимания не обращаем. И если, как ты говоришь, сегодня по улице проезжал, то обязательно его встретить должен был, – Тамара села за стол напротив Вадима. – Да ты чай-то почему не пьёшь?

Вадим очнулся и сделал глоток чая, всё это время он внимательно слушал Тамару, с её слов стало понятно, почему старик был таким странным. Вкус чая показался ему каким-то неестественно горьким, но, наверное, таким и должен быть этот чабрец – трава как-никак. «Чай допью и поеду, хорошо здесь, но нужно ехать, неизвестно ещё сколько с тем деревом провожусь», – думал Вадим. Он поднял голову и посмотрел на часы, висевшие в углу. Часы стояли. Стрелки остановились на двух часах и десяти минутах. Вадим все ждал, что минутная стрелка с характерным щелчком сдвинется с места, но этого не произошло.

– У вас часы остановились, – заметил Вадим.

– Давно уже, – ответила Тамара, – как бабушка умерла, так и остановились. Вот, кстати, в это время она и умерла – ночью. Как только дух испустила, так сразу и часы встали, мне тогда всего пять лет было. Так и висят теперь, как украшение, напоминают о бабушке, она у меня хорошая была.

Вадим уже допивал чай, прикусывая предложенными конфетами. Тамара рассказывала о том, как тяжело сейчас приходится в опустевшей деревне, а уезжать из этих родных мест она не хочет. Женщина говорила, а Вадим начал замечать странные перемены вокруг: скатерть на столе из белоснежной превращалась в пожухлую, старую тряпку; потолок обрастал паутиной, побелка отслаивалась, шелушилась прямо на глазах; окно затянуло чёрной плесенью, она расползалась по всей поверхности, как иней, не давая проникать внутрь дневному свету; картины выцвели, пожухли краски и уже невозможно было разглядеть, что было на них; тарелка, где лежала картошка, треснула пополам и покрылась плесенью; появились большие черные мухи, они кружились под потолком, садились на стол и ползали по затянувшемуся чёрной плесенью окну. Но самые страшные перемены были в самой хозяйке дома: весёлые карие глаза превратились в два чёрных провала, настолько бездонных, что можно было падать в них вечность и всё равно не достичь дна; кожа на лице отслаивалась, как старая краска, вспученная от воды, она отваливалась прямо на глазах, обнажая серые кости черепа; пальцы с хрустом ссыхались и скручивались, превращаясь из аккуратных женских конечностей в безобразные узловатые отростки, ногти вытягивались и загибались, больше напоминая когти какого-нибудь ястреба или другой хищной птицы; волосы стремительно седели, они извивались, словно черви, лезущие из земли, и отваливались, сыпались на пол, как высыпанные из кулька длинные макароны, продолжая там шевелиться и ползать, словно змеи копошились и лезли в щели между досок, просачиваясь в пол; коричневый сарафан потускнел и превратился в истлевшие, бесформенные лохмотья, открывающие жёлтую гнилую плоть, кое-где выпирали кости рёбер, плоть отслаивалась, так же как и краска с пола; повсюду стояла невыносимая вонь тлена, гнили и разложения. У Вадима закружилась голова, перед глазами поплыли чёрные круги, он почувствовал, как остатки сознания покидают его. Женщина, если так можно было теперь назвать то существо, сидящее напротив него, громко засмеялась. Она смеялась, широко открывая безобразный, беззубый рот, источающий отвратительный запах гнили, изо рта вытекали сгустки гноя, растекаясь и размазываясь по подбородку, падая на грудь. Смех постепенно перешёл в хохот. Вадим узнал этот хохот – это был тот самый хохот, который он слышал ночью в лесу. Табурет, на котором сидел Вадим, с громким треском сломался и он завалился на пол. Ещё не успевшие скрыться в щелях пола волосы тут же поползли к нему, они начали забираться в нос, в уши, лезли под одежду, больно впиваясь в кожу. Вадим не мог пошевелиться, тело не слушалось его. Оставалось лишь наблюдать за происходившим вокруг безумием и ждать, когда всё это закончится, а в том, что для него это закончится печально – Сорокин уже не сомневался. Существо поднялось со своего места, от него отвалилось ещё несколько кусков плоти, обнажая гнилые внутренности, теперь можно было увидеть, как внутри ещё недавно привлекательной хозяйки дома копошатся огромные красные черви, с омерзительным хлюпаньем ползающие среди кусков плоти и прокладывающие себе всё новые и новые пути сквозь гнилое мясо. Стуча по полу костяными наростами, в которые превратились ступни ног, существо подошло к лежащему без движения Вадиму.