Мария Фомальгаут - Январежки

Нет, Торквемада что-то понимает, говорит, вроде, это испанский, но какой-то другой испанский…

Новый прислушивается к себе.

Спрашивает:

– Я что… умер?

И так они тоже все сначала говорят. Потому что у них ничего не болит. Вот и пугаются, и говорят:

– Я что… умер?

Кто-то из Англии (отсюда не вижу, кто) оценивает одежду нового, оценивает, как тот ловко управляется с микроволновкой, – осторожно подходит к решетке, спрашивает, ду ю спик инглиш.

Новый сначала не понимает, потом кивает, ай спик, ай спик, тут же спохватывается, бормочет что-то про вери-вери-бед.

Торквемада и кто-то из Лондона осторожно-осторожно объясняют новому, что…

…а что тут объяснять?

Что они сами знают, чтобы что-то объяснять?

Что мы живем…

Гхм…

В доме. Дом большой. А вокруг дома парк, там гулять можно, а по вечерам зажигаются фонари. В доме есть бильярдная, и бассейн, а в парке фонтан есть, и скамейки, еще библиотека тут есть, и телевизоры, ну вот, вы микроволновку знаете, значит, и телевизор знать должны…

Нет, судить не будут.

Нет, не казнят.

Они.

Они… они это они.

Хотят добавить про край, за которым ничего нет. Не находят слов. Для этого всегда не находят слов, потом просто ведут нового и показывают.

Но новый пока за решеткой.

Его отпустят – когда он успокоится.

Здесь так.

Под самой крышей шахматная комната.

Сунь Цзы нравятся шахматы на троих.

А еще шахматы на трех уровнях стразу.

Там еще в комнате куб есть, раскрашенный под шахматную доску, он в воздухе парит и вращается, и меняется как-то, то как кубик Рубика (это ему Рейган про кубик Рубика сказал), то как тессеракт (а кто про тессеракт сказал, Сунь Цзы уже не помнит), и фигурки там шахматные.

Сунь Цзы пытается понять, как играть.

Не понимает.

Сегодня у этих спросит.

Поиграют.

Может, поймет.

Люди разбредаются по дому, засиживаются допоздна.

Чтоб не спать.

Спать идти боятся.

Кто-то начинает дремать прямо в кресле, отсюда не вижу, кто, вроде, Черчилль, а может, и нет. Отсюда не видно. Мне отсюда вообще мало чего видно. Кто-то уходит в свою комнату, долго стелет постель, комкает подушку.

Торквемада молится, Санта Мария, грация плена…

Приходят сны. Как всегда незваные, нежданные, негаданные, зачем приходят, как приходят, никто не знает.

Сунь Цзы снится женщина, чьи глаза ярче звезд.

– Направо!

– Налево!

– Кругом!

Сунь Цзы слышит свой голос во сне, шепчет что-то наяву, теребит одеяло, по ночам в комнатах холодновато, чтобы людям лучше спалось.

Женский смех во сне.

Сунь Цзы слышит свой голос:

– Казнить!

…песок обагряется кровью.

Сунь Цзы просыпается, он не хочет вспоминать это, не хочет чувствовать, а ведь он гордился этим… когда-то…

Женский смех…

…песок, обагренный кровью…

Сунь Цзы не хочет вспоминать, сон не спрашивает, сон помнит…

Отсюда вижу еще двоих, скрипящих зубами во сне, палец одного из них дрожит на крючке, не надо, не надо, не на-а-а-адо – о-о, ну пожа-а-а-луйста, – нет, все происходит как всегда, он спускает крючок, грохает выстрел, она падает на ковер, он смотрит, он не понимает, как такое случилось, нет, нет, нет… Он вкладывает пистолет в её еще теплую руку, выходит из комнаты, торопится куда-то…

…просыпается.

Отсюда не вижу, кто это.

Да мне и неважно.

Они ходят по спальням из комнаты в комнату, собирают сны, бережно переплетают в причудливый узор.

Они.

На самом деле, он один. Людям просто кажется, что их несколько, когда он тянется к людям из высших измерений.

Он пытается понять, что было на самом деле.

Не понимает.

Прошлое не складывается, рассыпается на куски, он не понимает, он снова и снова смотрит чужие сны, кажется, люди сами не помнят своего прошлого, вспоминают то так, то эдак, прячутся от самих себя.

А вот сны не врут. Сны не умеют врать, сны говорят правду.

Он осторожно собирает правду – по крупицам, по каплям – правда рассыпается, разваливается, ничего не сходится, ничего, ничего, уи-и-и-ии….

К нему (к ним) приходит человек, просит что-нибудь от бессонницы. И для печени, а то за ужином съел лишнего, вкусно всё так у вас…

Человек ложится в постель, он (они) бережно касаются лежащего, снимают боль, человек перестает чувствовать свое тело, он едет в Лондон, только почему-то у вагончиков нет дверей, а едут по узенькому-узенькому мостику, а с мостика можно упасть…

…приходит утро.

Встает солнце.

Кто-то (отсюда не вижу, кто) замечает, что солнце каждый раз встает в одном и том же месте, в начале аллеи с перголами. Времена года здесь не меняются, здесь всегда лето, ну иногда под вечер холодает, и желтеют листья, опадают с легким шорохом.