Мария Фомальгаут - Январежки

Дэннис берет бейсбольную биту, сам не знает, зачем, косится на нож, а больше у Дэнниса ничего и нет, ядерное оружие Дэннису никто не даст, да и не нужно оно…

Дэннис бьет в пустоту, где должен находиться враг, даже не понимает, попал или нет.

Автор убивает Дэнниса.

Да-да, вы не ослышались.

Убивает.

Дэнниса.

Мы же предупреждали, против них человек бессилен.

Оживляет.

Чтобы снова вступить в бой.

Снова убить.

Снова.

Снова.

Дэннис опускает биту, падает.

– Стой… ты… ты меня как… ты… время назад отматываешь?

Автор пожимает плечами, разумеется.

– И… и как это у тебя получается?

Автор объясняет. Дэн не понимает.

– А… а в будущее меня перенести можешь?

Автор, конечно, может, но не понимает, зачем.

А затем, говорит Дэннис… ты смотри… вот ты в конце романа допишешь, что никто не осрамился, никто вдвоем по одной дороге не прошел, а использовали они вот такой принцип трех частиц… тут все завопят, а-а-а, не может такого быть, а тут и моя статья выйдет… и все узнают, что это правда….

Ну вот а дальше мы не знаем, что будет… Если они поймут друг друга, все решено будет, еще и про вас вспомнят, и воскресят… а может, и не поймет ничего автор, останется лежать бейсбольная бита в пустой комнате…

Вечером собирались там, где все кончалось. Вообще все – даже самого пространства, казалось, не было. Здесь даже не ставили скамейки, даже не думали, что здесь кто-то будет сидеть.

А вот собирались. Приносили с собой раскладные стулья, лавочки какие-то, Сунь Цзы принес плетеную циновку.

Отсюда я вижу пятерых: Сунь Цзы, Торквемаду и Макиавелли, еще двоих не узнаю, один сидит в клетчатом пледе, другой пьет что-то из чашки, кажется, кофе, отсюда мне совсем не видно.

Почему-то по вечерам собираются вот тут, в дальнем конце сада, где аллея упирается в никуда. До самого края аллеи, правда, не доходят, боятся, что кто-нибудь из соседей столкнет в пустоту.

Пару раз бросали в пустоту камушки. Смотрели, как они летят в никуда.

Здесь Сунь Цзы вспоминает какую-то китайскую не то легенду, не то сказку про место, где мир обрывается в пустоту, но я отсюда не вижу, что за легенда, а может, это и не Сунь Цзы вспоминает, а Макиавелли или еще кто.

Кто-то из них уже хочет спать.

К вечеру темнеет и холодает, люди не спешат расходиться, – боятся ложиться спать…

Сунь Цзы видит демона.

Ну, уже знает, что это не демон, но по привычке мысленно говорит себе – демон.

Кланяется.

Демон тоже вежливо кланяется, говорит что-то на ломаном китайском, что для него большая честь видеть величайшего мыслителя.

Почему-то называет его – Сунь Ун.

У демона картинки есть, которые светятся и движутся.

И еще много чего есть.

Сунь Цзы демона не трогает, на демона нападать – себе дороже будет.

С демоном надо дружить.

Большой дом погружается в сумерки, гаснет верхний свет, только тусклые лампы вдоль стен освещают путь в комнаты.

Где-то по коридорам и лестницам большого дома летает история, как Лев Исавр увидел в коридоре Арифа Алви, и увидел его флаг – полумесяц и звезду, и сражался с ним, как сражался со многими, кто носил полумесяцы и звезды. Но у Льва Исавра был только меч и NOMINE DOMINI на клинке меча, а у Арифа Алви сотня плутониевых боезарядов, и исход битвы был предрешен.

История хочет жить, мечется по коридорам и комнатам, ищет себе пристанище, не находит, умирает. Потому что ничего такого случиться не могло: где меч Льва Исавра? Где ядерный комплекс Арифа Алви?

Они остались где-то там…

Там…

Да и вообще, дом большой, ОНИ не позволят им встретиться.

Дом большой.

Вчера здесь была глухая стена, за которой начиналась улица.

Сегодня здесь дверь в комнаты, туда нового человека привезли.

Все пошли на новенького смотреть.

А новый боится.

Думает, его под трибунал отдали, в плен взяли, орет, вы не имеете права, я требую адвоката…

Все пришли, новенький на всех смотрит, фыркает, это еще что за бал-маскарад, напугать меня решили, кого, меня, да я и не такое видывал…

Они все так сначала говорят.

Про бал-маскарад.

Старожилы ему знаками-знаками объясняют, что вот тут в холодном шкафу еда есть, вот тут можно воду вскипятить…

Знаками.

Еще же непонятно, на каком языке он говорит.

Мне непонятно.

Никому непонятно.