Мария Фомальгаут - Январежки

– Нет. Потому что нет ни её, ни вас.

Меня передергивает:

– То есть…

– …то есть, вы и она, это один и тот же человек.

Я не верю. Не понимаю. Я в отчаянии перелистываю книги – мои и её, я замечаю то, чего не видел раньше, и почему я так был уверен, что эти вот, мои записи – это мой стиль, мой слог, моя душа, а это вот – её душа, её слог, её стиль, а теперь…

Черт…

Сразу скажу, тогда еще не было компьютерных текстовых анализов, тогда я просто понял, что он не врет….

Отсчитываю монеты.

Выхожу из каменного дома, прижимаю к себе драгоценные книги, сгружаю их на Пилигрима, подгоняю ослика, пошел, пошел…

И не с этого надо было начинать.

Не знаю, с чего.

Вспоминается что-то не к месту и не ко времени, были же у нас с ней уютные вечера, мы сидели в кресле, слушая вой вьюги и скрип фонарей за окном, или она с томиком моих сочинений, или я с томиком её сочинений, она спрашивала что-нибудь на страницах своей книги – я отвечал, или наоборот, я спрашивал что-то со страниц, она говорила – про себя, мысленно, мы беседовали через века…

И вот это тоже помню.

Мы встретились в трехтысячном году, на мне было синее платье…

Я так и не понял, что это было, шутка, розыгрыш, или что. Я пытался спросить её об этом в следующих книгах – она не отвечала, она упорно не отвечала, я даже начал задумываться, что это была какая-то ошибка редактора, не более…

Ну, вот представьте, я положил руку на листок бумаги… пять пальцев. Вот жители двумерного мира что видят? Пять объектов. А на самом деле – я один.

А вот в трехмерном мире два человека. Это мы видим – два человека. А в четырех измерениях видят что-то одно.

Пытаюсь представить себе, какими мы будем там, в четырех измерениях.

Не могу.

И вообще все надо было начать не так, не так, а рассказать, как мы писали друг другу книги через века, как наши книги вертели судьбами, меняли историю, губили и создавали миры. А потом мы поссорились, а из-за чего, уже не помню. Это было через века, через тысячелетия, когда мы уже забыли, кто мы, и что мы. И нет, это надо писать наши истории, каждую инкарнацию, как мы все больше забывали, кто мы, как то, что раньше было уверенностью, становилось предположением, смутным предчувствием, красивой легендой, потом и вовсе – ничего не значащей чепухой, которая терялась за курсами валют и взносами по ипотеке. Как мы писали друг другу по привычке, как эта привычка сошла на нет, как мы встретились в каких-то там веках, уже не узнавая друг друга, мы были врагами, я послал своих людей убить её, когда на пороге моего дома (ночь, скрип фонаря, звонок) появился человек с книгой…

…она оказалась не права. В нашу единственную встречу на ней был бежевый костюм. Почему-то.

Может, разные реальности.

Может, в той реальности с синим платьем мы успели чуть больше, чем увидеть друг друга мельком…

– …задание вам.

Выжидающе смотрю на инспектора.

– …у кого-то три. Найти. Обезвредить.

Не понимаю.

– Ч-чего… три?

– Не догадываетесь?

Хлопаю себя по лбу. Догадываюсь.

– А… как найти?

– Наблюдайте, друг мой, наблюдайте… собирайте слухи, сплетни… разговоры…

– Но… это точно… что у кого-то три?

– Кто знает, друг мой, кто знает…

…это было уже потом….

Сегодня его день.

Поэтому будет кофе со сливками.

Бегу к холодильнику, проверяю, есть ли сливки, а то он обидится.

Нет, не так…

«Сегодня мой день», – говорит он.

Самое интересное, я даже не знаю, кто он.

Потому что никакого его быть не должно.

Тут.

В моей голове.

Кажется, вот так вот это и начинается. Это. После которого будет палата с мягкими стенами.

«Не будет», – говорит он.

И повторяет:

«Сегодня мой день».

Он позволяет мне встать и заварить кофе. Но настаивает, что будет пить кофе со сливками. Он позволяет мне одеться. И позавтракать. Еще удивляется, ничего себе яишенка, киваю, это Щедрый Барин называется, с грибочками, с сальцем…

«Ну, пошли», – кивает он.

Настораживаюсь, отвечаю:

– Э-э-э…. а мне на работу надо…

«Ты чего вслух-то, ты со мной и мысленно говорить можешь…»

– Так мне…

«Ты не понял? Сегодня мой день».

– И?

«Сегодня я на работу пойду».

Пытаюсь что-то возразить, что мой начальник не поймет, он фыркает —

«Нету твоего начальника».

Мне не по себе.

«Завтра… завтра будет. Ну, пошли».

Мы идем. Зачем мы идем в сторону аэродрома, спрашиваю я себя, зачем, зачем, зачем мы идем в ангар, зачем лезем в самолет, а где летчик, летчика-то нет, мы как…