Любовь Паршина - Юноша и Зверь. [история чёрного серебра]

– Угощайтесь, мой друг! – Филипп чуток пододвинул коробку к юноше.

Пролепетав «Благодарю!», Саша протянул уже слегка нетвердую руку и взял крупную, гладкую конфету. На вкус она оказалась и сладкой, и самую малость солоноватой, маслянистой и, после горячего напитка, почти прохладной.

Филипп выждал минуту-другую, пока взор юноши чуть прояснился, и продолжил разговор:

– Итак, о неестественности войн и болезней… Лично мое мнение – да и не только мое, но и многих прогрессивных философов, – что в подобных явлениях человечество нуждается не меньше, чем в благополучии и размножении. Не беспокойтесь, мой юный друг, я поясню. Понимаю, мои слова могут показаться жестокой крамолой, но задумайтесь… Если бы по Европе в свое время не прошла череда войн и эпидемий, насколько перенаселена она была бы сейчас.

– Так дело, по-вашему, в «лишних людях»?

– Не беспокойтесь так, мой друг! Разумеется, с субъективной позиции это может показаться жестоким. Но взгляните на дело с исторической точки зрения.

– Да ведь эпидемии уничтожали целые города? Это хорошо для истории?

– Это плохо. Любая чрезмерность есть зло. Но периодические и умеренные войны и болезни как ограничитель человечества – есть благо.

– Умеренные? – опешил Саша. – То есть – когда не весь город вымер?

– Да, – спокойно и ровно отвечал Филипп.

– Простите, но тут не могу я с вами согласиться! Этой осенью у моего одноклассника сестра умерла от холеры. Такое в Петербурге не редкость, и эпидемии случались. Легко говорить, когда неизвестно кто «с возу». А я эту девицу видел, говорил с нею. Пусть бы природа нас меньше до размножения охочими сделала, чем так вот ограничивать!

– Ах, Александр! Вам еще стоит научиться глядеть на многие события иным взором – беспристрастным.

– Зачем?

– Чтобы лучше понимать устроение мироздания. Я глубоко убежден, что мир в своей первооснове двуедин – добро и зло существуют в нем на равных и одинаково необходимы и полезны для существования Вселенной. Сила созидания и разрушения. Одна не может существовать без другой… Из небытия явилась сила абсолютного созидания и что она породила? Сатанаила с его воинством – силу разрушения.

– Любой богослов скорее повесится, как Искариот, чем согласится с вами.

– И правильно сделает. Библию, особенно Ветхий Завет, не стоит понимать буквально. Все древние тексты, легенды, мифы построены на символике и метафоре. Они лишь скрывают смысл…

Слушая, Саша выпил еще один глоток и отправил в рот следующую конфету.

– Ей-богу, мистер Лорел! Вас бы к нам в гимназию. Вас так занятно слушать!..

Филипп усмехнулся и, пряча улыбку, на мгновенье опустил взор на свой бокал. Все это время он держал его, не выпуская. Саша даже удивился – как он не обжигается.

– Право, Александр, вы преувеличиваете мои риторские способности. Впрочем, я люблю рассказывать и рассуждать.

– А вы верите?

– В то, о чем говорю? Разумеется. Просто я не могу поверить в то, что истинное блаженство доступно лишь малому кругу избранных, которые хорошо вызубрили правила и исправно соблюдают их. Какой громадный мир – сколько народов, эпох, великих идей – лежит за пределами Христианства! И лишь поэтому сей мир должен погибнуть? Вот эта мысль мне противна…

Переводя дыхание, Филипп задержал взор на котелке – в центре стола, в центре гостиной – тот стоял между собеседниками, словно общий котел с темным варевом.

– Александр, хотите ли услышать одну историю о древнем, нехристианском зле? – спросил Филипп через несколько мгновений, вскинув хитрый взор на Антона.

Почему-то именно от этого его тона Сашу пробрала легкая, будоражащая жуть.

– Очень, – признался он.

– Знаете, есть множество – о, превеликое множество! – всевозможных мифов и сказаний, повествующих о том, как сложились основы нашего нынешнего бытия. Как и откуда появились всевозможные «темные» силы… Лично мне нравится одна, мало известная широкой публике. Может быть, наш друг Антон и слышал ее прежде, но легенды и предания для того и существуют, чтобы, слушая их, мы лучше узнавали самих себя. Так, Антон?

Антон подлил себе еще горячего вина.

Вдруг стали слышны отзвуки внешнего мира, доносящиеся из приоткрытого окна: звонки трамваев, мерный рокот колес, цокот лошадиных копыт, единый говор толпы и чьи-то резкие выкрики.

Затем Филипп заговорил, отчетливо вспоминая каждое услышанное когда-то слово и пробуя впечатления юного гостя на вкус, как тот пробовал конфеты…