Джо Хилл - NOS4A2. Носферату, или Страна Рождества

– Что?

– Просто не знаю, откуда у нее взялся пластырь на левом колене.

Какое-то время бубнил телевизор. Затем ее мать сказала:

– Мы купим ей десятискоростной. Пришло время для нового велосипеда.

– Он будет розовый, – прошептала Вик. – Ставлю любые деньги на то, что она купит мне какое-нибудь розовое дерьмо.

На определенном уровне Вик знала, что потеря «Тафф Бернера» означала конец чего-то прекрасного – что она зашла слишком далеко и потеряла лучшую вещь в своей жизни. Это был ее нож. Она понимала, что другой велосипед, даже очень похожий, не сможет прорезать дыру в реальности и вернуть мост Самого Короткого Пути.

Просунув руку между матрацем и стеной, Вик нашла под кроватью сережки и сложенный лист бумаги. Ей хватило ума спрятать их в тот вечер, когда она пришла домой. С тех пор они лежали под кроватью.

В каком-то психологическом инсайте – необычном для тринадцатилетней девочки – Вик поняла, что помнит все поездки через мост. Она воспринимала их как фантазии ребенка с очень развитым воображением. Реальные события, связанные с Мэгги Ли, «Примо Субс у Терри», нахождением мистера Пентака в боулинге «Фенвей», постепенно превращались в выдуманные грезы. Без велосипеда, на котором она совершала поездки по Самому Короткому Пути, было невозможно верить в то появлявшийся, то исчезавший крытый мост. После потери «Рэйли» единственным доказательством ее поездок оставались сережки, сложенные в ладони, и согнутая вчетверо ксерокопия стихотворения знаменитого Джерарда Мэнли Хопкинса.

Р. У. – говорили сережки. 5 баллов.

– Почему ты не можешь поехать с нами на озеро?

В голосе матери, доносившемся через стену, проскальзывали жалобные нотки. Линда и Крис перешли к теме летнего отпуска. После болезни дочери ее мать хотела как можно скорее покинуть город.

– Что ты будешь здесь делать?

– Свою работу. Если хочешь, чтобы я три недели провел на Уиннипесоке, приготовься жить в палатке. Чертово место стоит восемнадцать сотен баксов ежемесячно.

– Неужели три недели с Вик будет отпуском? Три недели быть матерью-одиночкой, пока ты остаешься здесь, работая три дня в неделю. Я знаю, чем ты будешь заниматься! Тем же, что ты делаешь, когда я звоню тебе на работу, а парни говорят о твоих поездках с геодезистом. Вы с ним должны были уже обследовать каждый дюйм в Новой Англии.

Тихим и злым тоном ее отец сказал слова, которые Вик не разобрала. Усилив громкость телевизора, он прокричал проклятие так громко, что его мог бы услышать мистер де Зоет. Потом хлопнула входная дверь – достаточно сильно, чтобы стекла на кухне задрожали.

Вик положила на подушку сережки и развернула стих – сонет, который она не поняла, но уже полюбила. Она читала его при свете приоткрытой двери, шептала строки, повторяя их как молитву – а это и был вид молитвы, – и вскоре ее мысли оставили несчастных родителей далеко позади.

Русскую девочку, о которой говорила Мэгги Ли, звали Мартой Грегорски. В той части мира, где жила Вик, ее похищение пару недель было большой новостью. Дело в том, что Марта, до двенадцати лет воспитывавшаяся бабушкой, являлась знаменитостью в мире шахмат – ученицей Каспарова. Поскольку в те первые дни после развала СССР цивилизованный мир все еще подстраивался к новой русской свободе, у всех было чувство, что исчезновение Марты Грегорски и ее матери могло привести к международному инциденту и стать поводом для новой холодной войны. Через некоторое время общественность поняла, что бывший Союз Советских Социалистических Республик был слишком занят разделом имущества, чтобы заметить похищение девочки. Борис Ельцин везде разъезжал на танке и кричал, пока у него не краснело лицо. Бывшие агенты КГБ боролись друг с другом, пытаясь найти хорошо оплачиваемую работу у русской мафии. В эти недели любой бы мог объявить инцидент преступлением тлетворного Запада, но ни у кого не было энтузиазма для подобного действия.