Клайв Баркер - Книги крови I-II - Секс, смерть и сияние звезд

— Никаких врагов у нее не было, — сказал он. — Только не у нее. Ну, может быть, несколько женщин, завидовавших ее красоте.

Льюис крутил в руках кубик сахара в обертке, который ему принесли вместе с кофе. Пока Сола пьян, от него можно получить кое-какую информацию; только странно, что Катрин описала этого коротышку, сидящего напротив Льюиса, как самого близкого друга Филиппа.

— Вы думаете, что Филипп убил ее?

Сола оттопырил губы.

— Кто знает?

— Что вы имеете в виду? Как вы считаете?

— О! Он мой друг. Если бы я знал, кто убил ее, я бы сказал об этом.

Это походило на правду. Может, коротышка просто топит в коньяке печаль?

— Он был джентльмен, — сказал Сола, рассеянно блуждая глазами по улице.

Через запотевшее окно кафе можно было видеть, как; парижане храбро борются с очередной яростной метелью, тщетно стараясь сохранить осанку и достоинство в схватке с бурей.

— Джентльмен, — снова повторил он.

— А девушка?

— Прелестная, и он был влюблен в нее. Конечно, у нее имелись и другие поклонники. Женщины ее типа…

— Ревнивые поклонники?

— Кто знает?

Опять: кто знает? Все повисло в воздухе, точно пожатие плечами. Кто знает… кто знает… Льюис начал понимать страсть инспектора к истине. Впервые за десять лет в его жизни появилась цель: пробиться через эти висящие в воздухе, безразличные «кто знает?» и выяснить, что же случилось в комнате на улице Мортир. Нужны не предположения, не художественные допущения, но неоспоримая абсолютная истина.

— Вы помните какого-нибудь конкретного человека, который ухаживал за ней? — спросил он.

Сола усмехнулся. В его нижней челюсти осталось только два зуба.

— О, да. Был один.

— Кто?

— Я так и не узнал его имени. Крупный мужчина: я видел его вне дома три или четыре раза. Правда, от него так пахло, что можно было подумать…

Выражение его лица говорило ясно: он подумал, что мужчина был гомосексуалистом Поднятые брови и оттопыренные губы в сочетание с толстыми стеклами очков придавали ему комически двусмысленный вид.

— От него пахло?

— О да.

— Чем?

— Духами, Льюис. Духами.

Где-то в Париже жил человек, знавший эту девушку, возлюбленную Филиппа Он не смог совладать со своим ревнивым гневом. В приступе этого неконтролируемого гнева он ворвался в квартиру Филиппа и разделался с девушкой. Похоже, все ясно.

Где-то в Париже.

— Еще коньяку?

Сола покачал головой.

— Я уже готов, — сказал он.

Льюис подозвал официанта и вдруг увидел газетные вырезки, висящие над стойкой бара.

Сола проследил за его взглядом.

— Филиппу нравились такие картинки, — сказал он.

Льюис поднялся.

— Он заходил сюда, чтобы поглядеть на них.

Вырезки были старыми, пожелтевшими от времени.

Какие-то из них относились к сугубо местным событиям: о шаровых молниях, появлявшихся на близлежащих улицах. Одна рассказывала о мальчике двух лет, обгоревшем до смерти в своей кроватке. Вторая — о сбежавшей пуме. Неопубликованная рукопись Рембо. Подробности авиакатастрофы в аэропорту Орлеана (с фотографией). Были и другие вырезки, в том числе совсем старые: зверства, странные убийства, ритуальные изнасилования, реклама «Фантомаса» и «Красавицы и чудовища». Под этой мешаниной пряталась черно-белая фотография — настолько странная, словно ее автором был Макс Эрнст. Хорошо одетые господа, многие с густыми усами, столь популярными в конце прошлого века, столпились полукругом у огромного кровоточащего тела человекообразной обезьяны. Их лица, выражали охотничью гордость и полную власть над мертвым зверем — гориллой, как решил Льюис. Запрокинутая голова мертвой обезьяны казалась почти благородной. Выступающие надбровные дуги заросли шерстью, а челюсть, невзирая на ужасную рану, окаймляла патрицианская бородка Закатившиеся глаза, казалось, выражали презрение к безжалостному миру. Эти выкаченные глаза напомнили Льюису Хорька, бьющего себя в грудь в своей норе-конторе.

«Человеческое сердце».

Печальное зрелище.

— Что это? — спросил он прыщавого бармена, указывая на фотографию мертвой гориллы.

Вместо ответа — пожатие плечами: безразличие к судьбам людей и обезьян.

— Кто знает? — произнес Сола за его спиной. — Кто знает?

Это не человекообразная обезьяна из рассказа По, можно сказать наверняка Рассказ написан в 1835 году, фотография сделана позже. Кроме того, обезьяна на фотографии определенно была гориллой.

Что же, история повторилась? Неужели другая обезьяна, другого вида, но тоже человекообразная, потерялась на улицах Парижа на пороге нашего века?