Таня Хафф: Проклятие крови

Стоявшая позади него доктор Шейн кивком головы выразила молчаливое одобрение предложению шефа.

С трудом оторвав восторженные взгляды от вожделенного ящика, сотрудники вняли-таки призыву шефа. Разгрузочная площадка опустела.

— Полагаю, весь музей уже знает, что мы заполучили? — спросил доктор Ракс, когда вместе с доктором Шейн последовал за лаборантами, тащившими ящик к грузовому лифту.

Рэйчел Шейн покачала головой.

— Как ни удивительно, учитывая скорость, с которой распространяются сплетни в нашем серпентарии, этого не произошло. Все наши вели себя крайне сдержанно. — Ее темные брови нахмурились. — На всякий случай...

«На всякий случай, если ящик окажется пуст, чем меньше народу узнает об этом, тем меньше пострадает наша профессиональная репутация. Уже в течение нескольких десятилетий не удавалось найти новую мумию».

Ракс предпочел игнорировать подтекст слов коллеги.

— Так Ван Торн ничего еще не знает?

В то время как сотрудники отдела египтологии совершенно не завидовали тому, что отделу Дальнего Востока предоставили прекрасные помещения в только что отремонтированном крыле здания, все они с неприязнью относились к высокомерию его хранителя, глядевшего на них свысока, как представитель науки «более-древней-чем-ваша».

— Если он знает, — подчеркнуто произнесла доктор Шейн, — то услышал это не от нас.

Оба египтолога обернулись к лаборантам — не к ним в частности, но как бы ко всему музею в целом.

Слегка прикасаясь к верхней части ящика, молоденькая лаборантка привстала на цыпочки.

— Ну, от нас он об этом точно не услышал. Уж не после того, как обвинил нас, будто мы виновны в трещине на том фарфоровом Будде, а трещину-то эту и в микроскоп не разглядеть.

Ее товарищ сопроводил слова девушки утвердительным бурчанием.

Грузовой лифт остановился на пятом этаже, двери распахнулись, и доктор Ван Торн шагнул им навстречу, сияя подчеркнуто дружелюбной улыбкой.

— Итак, вы возвратились из командировки, Илайджа. Нашли что-нибудь интересное?

Доктор Ракс слегка раздвинул губы в подобии улыбки.

— Довольно обычные предметы, Алекс.

Проворно уступив дорогу лаборантам, перетаскивавшим ящик из лифта, доктор Ван Торн похлопал по деревянной стенке, изобразив нечто вроде беззаботного благословения.

— Ах, конечно, — промурлыкал он. — Очередная груда керамических черепков, готов поспорить!

— Что-то в этом роде. — Улыбка доктора Ракса слегка обнажила зубы.

Доктор Шейн поспешно подхватила его под руку и потащила в холл.

— Мы только что получили нового Будду, — успел сообщить их спинам хранитель Дальнего Востока. — Второе столетие, превосходная вещица из алебастра и нефрита, и, представьте, без единого дефекта. Вы должны как-нибудь прийти и посмотреть на нее.

— Непременно, — кивнула доктор Шейн, твердо придерживая руку шефа. Только когда они оказались рядом со своей комнатой, женщина отпустила его.

— Еще один новый Будда, — пробормотал тот, потирая запястье и наблюдая за тем, как лаборанты совершают сложные маневры, пытаясь пронести ящик через двери лабораторного зала. — О каком историческом значении можно говорить? Люди все еще поклоняются Будде. Только подождите, только подождите, пока мы не вскроем этот саркофаг, тогда уж поглядим, что станется с самодовольными улыбками этих храмовых собак!

Как только двери зала с шумом захлопнулись за доктором Раксом, ответственность за сохранность саркофага наконец свалилась у него с плеч. Предстояла еще масса работы, как и множество неожиданных неприятностей, но путешествие, по крайней мере, закончилось благополучно. Он чувствовал себя современным Анубисом, сопровождающим мертвого в вечную жизнь, в подземное царство, и удивлялся, как древнее божество ухитрялось переносить столь изнурительное бремя.

Он положил обе руки на ящик, ощущая сквозь дерево и упаковку, сквозь камень и все внутреннее содержимое саркофага, скрытое под камнем тело, хранящееся в его сердцевине.

— Мы уже приехали, — произнес он тихо. — Добро пожаловать домой.

Ко, пребывавшую с ним столь долго, теперь окружали множество других. Он мог чувствовать их совсем рядом — зовущих, живых, приводящих его в ярость своей близостью и — недоступностью. Если бы он только мог вспомнить...

И затем, внезапно, окружающие ка начали исчезать. Придя в почти паническое состояние, он прикоснулся к одной из них, которую знал, и почувствовал, что она тоже собирается уйти прочь. Он удерживал ее так долго, как только смог, потом ухватился за ее ощущения, затем — за память.