Александр Архипов - Зазеркалье

– Вот незадача! Мне нужно уходить! Извините, сэр, конь ждет меня, – попрощался Жак.

Чарльзу не понравились перемены, считая их подозрительными. Покойный отец ни разу не упомянул новых слуг в письмах. Чтобы найти ответы на вопросы, он отправился к другу семьи Нортонов, доктору Джону Уэверли.

Он спустился с лестницы, где его ожидал дворецкий Грир. Своими худыми и бледными руками он подал плащ и шляпу.

– Прикажете подать вам лошадь, сэр? – поинтересовался Грир.

– Нет-нет, – отмахнулся Чарльз, не доверяя слуге, – пройдусь, здесь совсем рядом.

Уэверли жил в уютном домике на окраине города, вел образ жизни типичного провинциальной тихони.

Кроме Джона Уэверли, Чарльзу некому было обратиться. Уэверли встретил юношу, зажав его в сочувствующем объятии.

– Мой мальчик, ты один? – спросил Уэверли.

– Да, у меня к вам очень много вопросов…

– Тише, тише. Успокойся, Чарльз, – отрезал Уэверли и пригласил юношу в дом.

Они расселись в теплой и тихой гостиной, запах недавнего обеда пробудил в Чарльзе аппетит. Доктор закурил трубку и спросил у Чарльза:

– Что тебя беспокоит, мой друг?

– Сэр, отчего умер отец и кто эти слуги? Почему я о них ничего не слышал?

– Хрипы доносились в его кабинете. Я вошел и увидел, как он дергался в конвульсиях и не мог выговорить ни слова, только взгляд говорил, что его убивают.

– А те новые слуги?

– Вот они у меня и вызывают подозрение, – прошептал Уэверли, набивая мясистыми пальцами трубку. – Кто они, откуда, что делают в таком количестве? На все вопросы твой отец отвечал расплывчато и с раздражением. Тогда он начал меняться в поведении и речи. Вместо мягкого голоса, раздаются только резкие и громкие выпады, как выстрел из пушки, а телодвижения стремительные и точны, как взмах рапиры…

Уэверли рассказывал увлеченно, со свойственным ему талантом рассказчика. Он ходил по гостиной, не находя покоя.

– Но что все погубило его? Что вы думаете? – перебил Чарльз.

Доктор Уэверли резко остановился и ответил:

– Создавалось впечатление, что его кто-то душил. Он размахивал руками перед собой и на кого-то с яростью смотрел. Да-да, именно с яростью, какой никогда у него не видел и что, в принципе, ему не свойственно. Такая картина полностью меня лишила сил и ума. Никогда такого не видел.

– Может он отравился?

– Глупости, Чарльз! – отсек Уэверли. – Кто его станет травить, даже маленькой чашки не было в кабинете. Те слуги? Вряд ли. Они слишком ограничены в таких познаниях.

Он заперся в кабинете Вернона, прячась от людей. Юноша продолжил листать рукописи покойного. Вчитываясь в содержание, юноша понимал, что за ними кроется большее, способное выйти за рамки разумного и вовлечь в хмель фантазий автора. Чарльз гневался, когда отрывался от романов. Он напоминал себе, что бесполезно уходить в прошлое. Отец мертв, он остался один на один с подозрительными людьми в поместье. Чарльз хотел их выгнать, но боялся потерять из виду, думая, что они косвенно повлияли на трагическое событие.

Углубляясь в черновики, сын великого писателя проливал слезы и жалел, что не принимал главного участия в его творчестве. Он почувствовал себя виноватым, вспоминая расставание с покойным отцом.

Вернон Нортон слыл нелюдимым одиночкой, подпускавший к себе людей близкого круга. Вернон отдалялся от людей и впадал в полусон, когда брался за перо. Он желал той жизни, которая написана им, где живет истина, благородство. Однако только немногие разделили радость увлечения Рона.

Родные наблюдали за странностями Вернона: во время работы над первой книги он общался со своими героями, подписывался их именами и умело вживался в их характер, затем актерские привычки вжились в новое русло писателя.

Когда он писал о благородном и храбром мушкетере Жаке Барбье, то готов был поколотить любого негодяя, но сам Вернон никогда не поднимал руку на людей и порицал любое насилие. Работая над повестью о Данте, писатель превратился в угрюмого и замкнутого человека. Живое и доброе лицо превратилось в холодную маску.

И так продолжалось до конца жизни. Чарльз не терпел неудобства от отца, он жил с ним и радовался жизни.

Странно, что писатель не оставил за ни одного дневника. Ни одной странички не нашлось в ящике о личной жизни Вернона Нортона.

От недосыпа и волнений юноше слышались тихие голоса в помещении. Чарльз вскочил со стула, выглядывал в окна, запер дверь и уселся в кресле. Злоба не отступала. Чарльз не принимал реалии и принимал происходящее за сон. До раннего утра Чарльз спорил с собой, пока не уснул.