Михаил Широкий - Старуха

Немного погодя, уяснив, что это лишь померещилось ему, он качнул головой, чуть усмехнулся и снова уронил голову на подушку. Как-то незаметно он позабыл о своих любовных терзаниях, уже так долго не дававших ему покоя. Их вытеснило явившееся ему только что не слишком приятное, жутковатое видение – худое, безжизненное старческое лицо, обтянутое тонкой, сухой, похожей на пергамент кожей, с мутными, остановившимися глазами, откуда-то из глубины черепа незряче и мёртво глядевшими в никуда.

Он сразу же узнал это лицо, хотя оно явилось ему лишь на мгновение, в коротком мимолётном полусне, а затем, едва он стряхнул с себя дрёму и открыл глаза, бесследно исчезло, растаяло, как уносимая ветром дымка. Да, это была она. Та, о скоропостижной кончине которой он узнал совсем недавно и в которую до сих пор не мог до конца поверить. Но теперь, после того как перед ним в сумрачном сонном видении возникло это застылое, неживое лицо с пустыми остекленелыми глазами, он вдруг почему-то окончательно и несомненно уверовал в то, что Доброй больше нет на этом свете.

Полуприкрыв глаза и чуть нахмурив лоб, Миша задумался и невольно стал перебирать в памяти события и эпизоды, связанные с почившей соседкой. И постепенно, шаг за шагом, перенёсся в мыслях на несколько месяцев назад, в то время, когда в их дворе откуда ни возьмись объявилась молчаливая, флегматичная с виду старуха со строго поджатыми губами, колючим, пронизывающим взглядом серых водянистых глаз и высокомерно-презрительным выражением на болезненно бледном, с коричневатым оттенком, лице. И поселилась в двухкомнатной квартире на втором этаже, грязные, потемневшие от пыли окна которой он созерцал незадолго до этого, стоя возле сарая.

При этом он не мог не вспомнить также и о тех довольно любопытных персонажах, что обитали на этих квадратных метрах до появления новой жилицы. Это была хорошо известная всей округе пьяница и скандалистка Вера и её сожитель, как нетрудно догадаться, человек того же пошиба, имени которого никто из соседей так и не узнал. Эта сладкая парочка вела чрезвычайно буйную, разгульную жизнь, практически все свои неизвестно откуда бравшиеся доходы тратила на выпивку и закуску – с очевидным перевесом в пользу первой, – а свою квартиру превратила в самый настоящий притон для алкоголиков, бомжей и всевозможного сброда, разного рода мутных, подозрительных субъектов, чуть ли не ежедневно стекавшихся отовсюду по хорошо известному им адресу и приятно проводивших здесь время. Причём довольно часто приятное времяпрепровождение затягивалось далеко за полночь и заканчивалось весьма бурно – громким выяснением отношений, воплями, грохотом, рукоприкладством – и, как итог, приездом полиции и усмирением буянов. После этого обитатели весёлой квартиры на некоторое время затихали, уходили в подполье, пропадали из поля зрения, словно их и не было вовсе. Но ненадолго. Вскоре вспугнутые и разогнанные кто куда друзья-приятели возвращались и брались за старое. И жизнь на втором этаже снова била ключом, и всё продолжалось по-прежнему. И казалось, этому не будет конца.

Но вдруг совершенно неожиданно всё закончилось. В один прекрасный день Вера и её безымянный сожитель бесследно исчезли, сгинули, как в воду канули. А на освободившейся жилплощади водворилась неведомо откуда взявшаяся, никому не известная старушка с каменным, вечно хмурым, как будто чем-то недовольным лицом и острыми, пронзительными, казалось, видевшими всех насквозь глазами. На вопросы удивлённых, ничего не понимавших соседей она отвечала крайне скупо, не вдаваясь в детали и ограничившись самыми общими сведениями. Сказала, что зовут её Авдотьей Ефимовной, что ей что-то около восьмидесяти лет (сколько именно, она, мол, и сама точно не помнит), что приехала она из деревни по приглашению своей двоюродной племянницы Веры, так как в городе одинокой, беспомощной старухе ещё можно кое-как, худо-бедно прожить, а в деревне совсем уж невмоготу. Но как называется эта деревня и где она находится – об этом она не сочла нужным сообщить, видимо посчитав эти подробности излишними. Также, несмотря на долгие и настойчивые расспросы обуреваемых любопытством соседей, умолчала она и о том, куда так внезапно и таинственно пропала её племянница со своим благоверным, которых никто и никогда больше так и не увидел, как если бы они в буквальном смысле провалились сквозь землю.

Впрочем, жителей дома не слишком огорчило неожиданное исчезновение беспокойных обитателей весёлой квартиры. Напротив, скорее обрадовало и позволило им наконец вздохнуть с облегчением. В подъезде разом стало тихо и спокойно; прекратились ночные оргии, попойки, скандалы, драки; сюда перестали нырять различные тёмные личности с помятыми, испитыми физиономиями и блудливо бегающими глазами, ещё совсем недавно бывшие тут завсегдатаями и самыми дорогими гостями и чувствовавшие себя здесь как дома. Ещё ничего не ведая о происшедших переменах и по привычке постучавшись в знакомую дверь, они вместо прежней радушной, гостеприимной хозяйки увидели старую каргу с мрачным землисто-бледным лицом и недвижным, въедливым взором, от которого невольно делалось не по себе. И с присущей людям подобного сорта сообразительностью поняли, что праздник жизни на этой территории окончен и им ничего тут больше не светит. И понемногу забыли сюда дорогу.