Михаил Широкий - Старуха

Димон, немного задетый сомнением приятеля в достоверности принесённого им известия, хмыкнул и скривил губы в презрительной ухмылке.

– Ну, ничего странного тут нет. Всё как раз таки очень естественно и закономерно. В том возрасте, в котором была наша Добрая, такие неприятности с людишками частенько случаются.

– Так-то оно так, – не очень твёрдо, будто всё ещё сомневаясь, промолвил Миша. – Но, согласись, неожиданно. Она, конечно, была старуха, но довольно крепкая, бодрая, живая… порой даже слишком живая, – прибавил он с кривой усмешкой. – И на тот свет вроде совсем не собиралась. Казалось, будет жить до ста лет.

Димон фыркнул.

– Эк ты загнул. До ста! В наших широтах столько не живут. Целый ряд обстоятельств не благоприятствует этому. Экология, отсталая медицина, низкий уровень соцзащиты… общая напряжённая, нервозная атмосфера… ну и всё такое прочее.

Миша, однако, не переставал недоверчиво покачивать головой.

– Ну всё равно… неожиданно это как-то… Вроде бы ничто не предвещало.

Димон закатил глаза кверху и передразнил приятеля:

– Не предвещало! А ты что ж, думаешь, на физиономии у человека, которому недолго осталось, трупные пятна должны выступать прежде смерти? Ничё подобного. Часто бывает так, что человечек буквально пышет здоровьем и выглядит так, что хоть картину с него пиши. И кажется, что жить он будет, вот как ты говоришь, до ста лет…

Говоря это, Димон протянул руку к ближайшей к нему ветке соседнего деревца и сорвал с неё маленький зелёный листик. Повертел его немного между пальцами, чуть надорвал и уронил на землю.

– А человечишко этот, – продолжал он, глядя на то, как листик, перевернувшись в воздухе несколько раз, упал в траву у его ног, – несмотря на свой цветущий вид, в один прекрасный день внезапно раз – и отбрасывает коньки. И все потом гадают: как же так получилось, что тот, кто, как казалось, их всех переживёт, вдруг взял да и сыграл в ящик раньше всех?

Видимо, убеждённый такими глубокомысленными доводами, Миша согласно кивнул и со вздохом развёл руками.

– Ну что ж, померла так померла. Как говорится, пусть земля будет ей стекловатой… И ещё царство небесное.

Димон с сомнением качнул головой.

– Царство небесное? Ну это вряд ли.

– А, ну да, – будто только что вспомнив о чём-то известном им обоим, краем губ усмехнулся Миша.

После этого друзья ненадолго примолкли, глядя в разные стороны и думая каждый о своём. Миша хмуро, не слишком приязненно посматривал на высившееся поодаль серое трёхэтажное здание школы, утопавшее в пышной тёмно-зелёной растительности, испещрённой кое-где всё ещё яркими, но уже начинавшими понемногу блёкнуть цветами. Димонов же взор, гораздо более жизнерадостный и довольный, чаще всего останавливался на своём излюбленном объекте – новеньком сияющем велосипеде, которым он, казалось, никак не мог натешиться.

Вероятно, это зрелище навеяло на Димона приятные, духоподъёмные мысли, потому что его лицо озарилось улыбкой, а голос, когда он снова заговорил, был весёлым и звонким.

– Ну ладно, чёт застоялись мы тут с тобой, – прервал он затянувшееся безмолвие и легонько хлопнул по плечу немного пригорюнившегося друга. – Трогаемся. Время обеденное, и я совсем не прочь подкрепиться.

С этими словами он взялся за руль велосипеда и покатил его к тротуару. Оседлав своего «железного коня», обернулся к приятелю и указал ему на раму.

– Такси свободно. Плиз!

Миша, по-прежнему будто слегка опечаленный чем-то, вздохнув, уселся на любезно предложенное ему не слишком удобное, но вполне привычное, нисколько не стеснявшее его сиденье.

Димон оттолкнулся ногой от невысокого узкого бордюра, отделявшего зелёную полосу от тротуара, и нажал на педали, понемногу набирая скорость.

– А чё это ты сник вдруг как-то? – поинтересовался он, обратив внимание на пасмурный вид напарника. – Тебя что, так расстроила кончина Доброй?

Миша сделал бодливый жест головой.

– Ну вот ещё, стану я из-за этой старой калоши расстраиваться! Туда ей и дорога.

– Я тоже так считаю, – поддержал Димон. – Но тогда в чём дело? Чё ты смурной такой? Двойку получил, что ли?

Миша не ответил. Насупился и подобрал губы, явно не выказывая желания удовлетворять любопытство товарища.

А тот, искоса, с лукавым прищуром поглядывая на него, продолжал высказывать предположения:

– А может, ты влюбился? От этого вечно расстройства всякие, по себе знаю… Особенно когда без взаимности, – значительным тоном подчеркнул Димон.