Александр Михалин - Однажды умереть

Критический голос. Ах, как его не хватало! «Ничего не понимаю. Ещё только начало, а уже речь о концовке. Так нельзя». «Раскрывать финал, а тем более экспериментировать с финалом уже в первых главах – нелогично». «Всё испорчено. Зачем тогда читать весь роман?» «Возникает параллельная реальность романа, которая изнутри разрушает его цельность!»

Ах, как верно. Автор и сам сторонник нарратива, последовательной последовательности. В душе. Но у романа, оказывается, есть какая-то своя логика. Надёжная, как хорошо выложенная кирпичная стена. Относительность времени, когда не знаешь даже какую временную форму глагола употребить, оказывается, каким-то образом укрепляет монолитность времени романа. Внутри самого романа. Особенно для тех, кто существует внутри романа. Автор уже существует внутри романа. И выстраивает вполне чёткую линейность, выводя её от одной главы с названием к другой. Надёжно обозначенная дорожка, вымощенная благими намереньями… А ведь Любовь – это и впрямь интересно.

Впрочем, автор – несомненно внутри романа. Он открывает дверь своего кабинета и уходит. Уходит в точно такой же свой кабинет. Преодолев одним шагом пространство, время, последовательность и, может быть, ещё кое-какие из условностей романа… Да, Любовь – это интересно.

А по эту сторону романной реальности не стоит отвлекаться от последовательности происходящего. Хищнику глубин ведь нет дела до охотничьих ухищрений романа-хищника.

Всем в океане с момента рождения известно, что в глубинах живут существа с мощным мозгом – гигантские кракены. Они – не миф. Иногда я чувствовал, как их невидимые щупальца трогали мои мысли. А я так не мог. Смелые кашалоты, когда чувствовали такое же, бросались в глубину, находили кого-то и рвали зубами. Я и так не мог. Я смирялся, делал вид, что ничего не происходит. И даже старался не думать о том, что меня унижали, походя роясь в моем мозгу, как в какой-нибудь тине.

Но с улучшенным мозгом, я сам мог читать любые мысли в океане, и не только в океане, так же, как я читал щупальцами следы на песке дна. А в свои мысли я никому не давал проникать, погружал их в защиту, как в раковину, и плотно смыкал створки. Я и не ожидал, что в мире существует так много думающих существ.

Несчитанное число сезонов я изменял себя, стоило только начать: увлекало, невозможно было остановиться. Добиться же равновесия в измененном себе оказалось не так уж просто. И приходилось крепко держаться, особенно на первых порах, чтобы не утонуть в отрывшейся мне пучине чужих мыслей, не захлебнуться от восторга перед собственными возможностями.

Я был очень занят собой, совершенствуясь, когда услышал голос издалека:

– А ну-ка, открой мне свои мысли, слизняк!

Моя мысль полетела к источнику этого голоса, развернулась в пространстве невидимым чутким щупальцем-мыслещупом и нашла далеко в глубине невероятно громадного кракена. Кракен кипел от ярости: он не ожидал найти где-то в океане закрытые от прочтения мысли. Он простил бы такое другому кракену, но не мне, низшему в его понимании существу.

– Никогда ты не прочтешь моих мыслей, гнилая раковина! – крикнул я в ответ и плотней стиснул, решительно сжал створки защиты.

Там, вдали, чудовище в злобе сжало щупальцами плоти кусок скалы, скала раздробилась. Так он меня пугал:

– Я приду и убью тебя! – Кракен и вправду двинулся в мою сторону.

И вдруг я обрадовался – да обрадовался! – и бесшабашно весело закричал в ответ:

– Иди, ну иди сюда! Я раздроблю твою раковину, я буду резать твое тело! Я истерзаю тебя! Ты истечешь кровью! Ты умрёшь, умрёшь, умрёшь!

Я действительно сделал бы это: раздробил, истерзал, убил. Я хотел этого и был рад, безумно счастлив, что хотел и мог это сделать. И я долго кричал, звал, бесновался в своей долине, пока вдруг не понял, что злобный кракен куда-то пропал. Исчез. Молча сбежал. Испугался. Скрылся и боялся даже думать обо мне. Я искал его мыслещупами, шарил всюду и не находил даже следов от его мыслей. Так я победил без боя. С тех пор никто и никогда не ломился в мой мозг, не пытался трогать мои мысли. А я, между прочим, так и не смог никогда ответить себе на вопрос, сумел бы я сохранить боевой пыл до реальной встречи с кракеном. Ведь плыть ему до меня пришлось бы очень долго.

Автор, как персонаж, напоследок ещё попытался открыть дверь, через которую шагнул из двенадцатой главы в четырнадцатую, не ступив на основное действие, на условно основное действие. За дверным проёмом оказалась плотная, свежая, аккуратная кладка из красного силикатного красивого кирпича. Безвыходная. Он потрогал свежепридуманную, плотно вставшую кирпичную стену в дверном проёме: целостность романа была монолитна и неразрушаема изнутри.