Павел Волчик - Тайное Место

В небе за долю секунды выросло электрическое дерево. Чёрное полотно пробили сверкающие корни.

Арсений на мгновение увидел море и горы, серебряные края тучи, косые струи дождя и зеркальную ленту дороги, по которой приближался обшарпанный автобус.

– Вот так громыхнуло… – пробормотал он, обращаясь не то к себе, не то к жене, маленькой старушке в жёлтом дождевике, надетом поверх аккуратно застёгнутого шерстяного жакета.

– А? – спросила она, приподнимая сползавшую на глаза шляпку.

– Ничего, – проворчал он. – Даже грома уже не слышишь.

Амалия сощурилась, с трудом разглядела номер автобуса.

– Наш, – кивнула она. – Веди себя хорошо. И не стой, если уступят.

– Ещё чего, – фыркнул Арсений.

Из открывшихся дверей дохнуло жаром. Пожилая чета увидела спящего мальчика, откинувшего набок голову. На розовом лбу – мокрая от пота кудряшка. Арсений помог молодой пассажирке выгрузить коляску, прошептал на ухо Амалии: «Взрослый парень, а с соской». Вошёл сам.

Как раз полил дождь. Не просто застучал по крыше – хлынул потоком, как будто тучу скрутили в рог.

– Эй, вы, да-да, вы. Удобно?

Тридцатилетний увалень так и не успел донести до рта хрустящий чипс, вылупился на Арсения.

– Благодарю.

Амалия уселась на освободившееся место. С соседнего сиденья поднялась девушка в наушниках и с пирсингом в нижней губе:

– Садитесь.

– Нет-нет, я постою, – Арсений приосанился.

Амалия вздохнула. Девушка хотела возразить, но в это мгновение окна вспыхнули белым, в салоне мигнул свет.

– Как хотите…

На крышу автобуса будто обрушились листы нержавеющей стали. Арсений вздрогнул, ощутил себя маленькой фигуркой в ящике, над которым грохотали колёса небесного поезда.

С их прозрачных плащей на пол струилась вода. Амалия щурилась на жёлтые лампы и добродушно улыбалась. На её лице почти не было морщин, но вся кожа напоминала шершавую бумагу для рисования пастелью.

Это она уговорила его ехать в непогоду по проклятым горным дорогам, от одного вида которых его начинало мутить.

Старик вытер мокрый лоб и крепче вцепился в поручень. Рубашка на спине прилипла к телу.

«Я помидор в парнике, – думал Арсений, изнывая от жары под прозрачной плёнкой. – Старый сморщенный помидор».

– Не понимаю, почему он сам не приедет к нам, – услышал старик собственный голос, звучащий как бы не из его горла, а со стороны.

На этот раз Амалия его услышала, похлопала по ноге:

– Ты забыл, как это – ехать куда-то с двумя детьми?

Арсений расстегнул воротник на рубашке, оттянул ворот мешавшего дождевика:

– Мы для этого и копили ему на машину. В наше время собственный автомобиль считался роскошью.

Девушка у окна закатила глаза, снова надела наушники.

Автобус резко повернул. Старик не удержался на ногах, врезался в спину увальня, и тот рассыпал чипсы из пакета.

– Простите.

Здоровяк промычал что-то, отвернулся.

– Гы-гы-гы! – послышалось с задних рядов.

Щёки Арсения вспыхнули, он быстро оглянулся – в хвосте сидел подросток, лицо его подсвечивал голубой свет от экрана. Он смеялся не над ним – над чем-то, что разглядывал в телефоне.

На старика вообще никто не смотрел. Возвращавшиеся с работы женщины дремали, дети ёрзали на креслах, дёргали бахрому на дешёвых занавесках, студентки охали при каждой вспышке молнии, моряки напряжённо глядели сквозь пелену дождя.

Всем хотелось поскорее вернуться домой, выбраться из душного плена.

«Они торопятся, – подумал Арсений. – У них впереди целая жизнь. И эта жизнь сейчас зависит от водителя маленькой коробочки на колёсах, которая едет по краю скалы».

Амалия дёрнула его за край плаща.

– Помнишь? – спросила она так громко, что, наверное, услышали все.

Он посмотрел в окно и увидел внизу крохотный городок, лежащий у Чёрного моря. Разглядел шарики фонарей, освещающие набережную, беспокойное движение воды.

Что он должен был помнить? Старик нахмурился. Вспыхнула молния. В её свете проступила белая колоннада. Арсений замер. Перед глазами ожила девичья фигурка в мокром сарафане – вышитые цветы на платье напитались водой, запестрили как живые. Подол хлопает на ветру, девушка придерживает его рукой, другой убирает с лица тяжёлую косу, машет ему. За её спиной колонны, будто выточенные из кусочков мела, ещё дальше – ревущее пенное море. Она улыбается, и её улыбка, её фигурка – неотъемлемая часть живописного полотна, к которому он возвращался много раз, но так и не окончил.