Мария Фомальгаут - Филиант

Мы стали думать, как шаманка призывала весну, как вообще получается весна – какие-то колебания планет, наклоны осей, дрожь магнитных полей, – и голос шаманки входит в резонанс с магнитным полем, поворачивает планету день за днем.

Осталось понять немногое, совсем немногое. Ну, помимо всего прочего – кто мы такие, сколько нас, как нас зовут, что мы делаем в этой истории. Но сначала – про что вообще была история, что там случилось, наверное, почему-то не стало весны, а мы её как-то вернули.

Тут-то мы и догадались, что случилось с нашей книгой – она сгорела. Кто-то в отчаянии сжег её в печи, чтобы согреться бесконечно долгой зимой.

Но почему ушла весна, спросили мы себя. Наверное, что-то случилось с шаманкой, может, она умерла. И мы приехали с большой земли, чтобы… ну… чтобы научиться петь песню весны, но у нас ничего не получалось, получилось только у одной девушки, она и стала новой шаманкой…

…или нет, все было не так, совсем не так, сказал кто-то из нас – неизвестно, кто, потому что еще ни у кого не было ни имени, ни вообще ничего. Кто-то убил старую шаманку или шамана, чтобы некому было позвать весну… а вот кто?

А кому это было выгодно вообще?

А кому-то с большой земли, – кто-то хотел, чтобы на большой земле климат стал лучше, а для этого надо убить весну на малой земле, вот кто-то убил старую шаманку…

– …сударыня!

– А? – юная шаманка настороженно смотрит на меня.

(Я даже еще не знаю, кто я)

– Сударыня… что именно вы сейчас пели?

– Звала весну…

– Вы уверены?

– Но…

– А давайте начистоту. Вы сейчас пели так, чтобы оставить две планеты в том положении, в каком они были – чтобы на малую землю не пришла весна, чтобы на большой земле было по-прежнему тепло… потому что вы сами с большой земли, за этим вы и прибыли сюда…

Смотрим на шаманку, понимаем, что ей нечем крыть, что уже все понятно, что не отвертеться…

– Постойте… погодите… я видела… видела… там… – показывает куда-то в никуда, как будто вообще за пределы этого мира.

– Что вы видели?

– Мы неправильно решили про малую землю… неправильно… там что-то другое… другое…

– Вы что… были там… за пределами…

– …за пределами книги, да…

– Что… что вы видели…

– Я… я плохо понимаю… плохо…

– Ну, хотя бы примерно…

– Кто-то читает нас… кто-то…

– Кто?

– Я не знаю… – умоляюще смотрит на нас, – честное слово, не знаю…

– Вот что, – спохватываюсь я (ну есть же в книжке какой-нибудь я среди всех нас, а?) – а этот человек… он может… найти книгу нашу… только целую?

– Кто его знает… может, и может…

– Постойте, постойте, давайте лучше его сюда позовем, – возражает кто-то, – ну, не позовем, ну вы, сударыня, сделаете, чтобы он здесь появился… вы же можете…

– Могу, – в глазах девушки первый раз появляется живая искорка, – это могу…

– …и он расскажет нам все про свой мир… как оно там должно быть…

– Нет-нет, постойте, так он не сможет найти книгу, а книга-то наша нам нужна, – возражаю я.

– Да, давайте дадим ему время найти книгу… или книгу придумать… а если не справится, вы его сюда заберете, узнаем, что там за большая земля такая…

А мы сиводни сабирали памить для памитника а я памить расыпал а мине сказали што я плахой и ваабще пазор. А ище мине сказали што памитник нисправергатилю аснов ето очинь важна а я фсе испортил.

Кор вспоминает.

Посмеивается.

Сегодня все кончится, говорит себе Кор.

Просто.

Сегодня.

Все.

Кончится.

Смотрит на город, роняющий длинную тень на самого себя.

Смотрит на громадину памятника, от которого тени нет…

ВВЕДИТЕ СВОЕ СООБЩЕНИЕ

Люди, я уже не знаю, к кому обращаться, дело-то вообще из ряда вон выходящее. Вы представляете, что мой сыночек ненаглядный сегодня учинил? Вот ни за что не догадаетесь. Стыдно сказать даже. Отказался сдавать память для памятника. Так ладно, я все понимаю, память лишняя не бывает, отдавать-то не хочется, так мало того, он что выдал-то? Он что заявил-то вообще? Взял и ляпнул, что Ниспровергатель вообще позорище, и ничего хорошего не создал, только опровергал все. Вот и думаю, что делать-то…

ОСТАВИТЬ СВОЙ КОММЕНТАРИЙ

Ну, если бы у меня сын такое отмочил, у меня бы сына уже не было.

Ремня ему, да покрепче, чтобы потом неделю сидеть не мог.