Мария Фомальгаут - Филиант

Каждую буковку видит, а каждая буковка сидит, запертая в клетке, все-все буквы по клеткам сидят, чтобы слова получились.

А у человека ключ.

К

Л

Ю

Ч

Вот он этим ключом клетки-то и открывает, щелк, щелк, – и готово, порх, порх – буквы и полетели.

Полиция человека ищет, у всех спрашивает, – не видели ли где человека, не пробегал ли? А у кого спросить, у кого, если нет никого, то есть, совсем, – ни фонаря, ни дерева, ни улицы, ни бульвара какого-нибудь – ничего, все разлетелись буквами, буквами, вольными, крылатыми, и не разберешь уже, что это было – Л, В, А, Б, Р, Ь, У, или там – Ь, Ф, Н, О, Р, А, или там еще как.

Так что человека и не поймать. Вот побегут за ним по мосту, а человек по мосту пробежит, М или там О из клетки выпустит, мост-то и обрушится вместе с полицией.

Полиция его вообще побаивается, – не мост, конечно, человека. Вот так вот подкрадутся к нему, а он П из клетки выпустит или там О, или Ц – вот уже полиции и нету.

Так что тут как-то по-другому действовать надо.

А вот…

– Уважаемый… человек… у вас такие замечательные очки…

Человек раскланивается, благодарит.

– А вы бы не могли дать померить?

Человек настораживается, нет ли какого подвоха, наконец, нехотя снимает очки…

Вот тут.

Вот сейчас.

– Смотрите!

И показываем ему на собор на площади.

Он смотрит.

Видит.

А ведь только что не замечал никакого собора, только что видел плененные в клектках буквы, О, С, Б, Р, О, а тут нате вам – изящные колонны, узкие арки, высокие окна, пустота, изваянная в камне, или камень, изваянный в пустоте…

Человек опускается на колени, бормочет что-то, что я наделал, что наделал, – не замечает, как сзади подходит полиция, подбирает оброненный ключ, щелкает замками клеток…

Порх —

Ч

Порх —

Е

Порх —

Л

Порх —

О

Порх —

В

Порх —

Е

Порх —

К…

Вот и весь человек.

И уже поздно спохватываться, ой, не надо, не надо, ну зачем там, лучше бы очки его разобрали на Ч, К, О, И, или там ключ…

А уже ничего не исправить, разлетелись буквы, только их и видели.

А полиция не дремлет, полиция буквы ловит, рассаживает, вот Ч прицепили к Часам, К, Л, Е, О – к Зеркалу, Е и В – ко времени, время в часы посадили, ну какие же часы без времени, а циферблат на зеркало посадили…

И каждому прохожему, который остановился посмотреть время, кажется, что вместо своего отражения он видит человека.

Ч…

Е…

Л…

Шаманка пела песню тепла, призывая весну.

На холме стоял вертолет, готовый отвезти нас на большую землю.

Это последние строчки романа.

А первых не было, и вообще больше никаких не было, только эти.

Вот такая несправедливость, что про нас остались только две строчки на обгоревшей странице, и – все.

Мы стали думать, что это за такая большая земля, почему земли две, большая и маленькая. Да еще и расположены они так, что с одной на другую можно полететь на вертолете.

Мы еще могли представить себе две планеты неподалеку друг от друга – но с планеты на планету пришлось бы добираться на космических кораблях, не меньше. Значит, в нашей книге две планеты были слишком близко друг к другу, чтобы у них была общая атмосфера.

Мы пробовали сделать вот такую систему планет – у нас ничего не получалось, большая земля разрывала малую землю в клочья своей силой тяжести. В книге была какая-то система, неведомая нам, с какими-то другими законами физики. Мы прикидывали, как планеты могут вращаться друг против друга, наверное, на большой планете есть полоса холода, над которой проходит малая планета, а малая планета и вовсе пропадает в тени большой земли. Мы воображали себе атмосферу – необычайно плотную – и легкое, почти невесомое притяжение между двух планет.

Мы стали думать, кто такие мы – ведь были же в книжке какие-то мы – мы вообразили себя вытянутыми, истонченными, не то пьющими корнями сок земли, не то идущими по земле. Мы придумали себе огромные глаза, чтобы видеть в темноте – потому что мы будем выходить из своих нор на большой земле только когда над ней появится малая планета, настанет ночь и притяжение совсем ослабнет. Мы придумали себе легкие перепончатые крылья, чтобы парить в темноте ночи… нет, это время ненастоящей ночи должно было называться как-то иначе, например, деночь, а сами мы будем деночники или деночеры, или…

…а что поделать.

От нашей книги осталась одна страница.

Две строчки.

И надо было восстанавливать все самим, с нуля.