Светлана Гребенникова - Мерцание зеркал старинных. Странная любовь

«Моя милая Антуанетта, это пишет тебе Натали… Я постоянно вспоминаю о драгоценных для меня минутах нашей встречи. Про то, как мы гуляли, смеялись, и о том, что я совершенно не понимала, что ты мне тогда говорила. Но сейчас я в совершенстве выучила французский язык, и он стал для меня вторым родным. Теперь, моя дорогая, я способна грамотно излагать свои мысли и правильно писать слова, поэтому прошу твоего согласия на переписку между нами…»

…Она называла меня очень смешно: «милая», «дорогая». Эти слова не отзывались в моей природе, в моем сердце. Смешно это было, так по-русски. Но надо отдать ей должное: она действительно великолепно выучила французский, на котором мы с ней в дальнейшем и стали общаться…»

…«Дорогая Натали, я прекрасно помню тебя. Это был драгоценный момент моего детства, и я готова отвечать на каждое твое письмо. И каждый раз буду с нетерпением ждать твоего нового послания. Я постараюсь дать тебе немножко больше представления о себе. Ведь теперь, когда мы можем легко понимать друг друга, у нас есть возможность общаться свободно. Мы с тобой очень похожи. Мне особенно запомнилось, что в тебе в избытке той свободы и жизнелюбия, которых мне так не хватало в моем дворце, среди мрачных фрейлин и тягостных разговоров о благе государства. Это всё очень далеко от моих интересов, от истинных потребностей моей души…»

…«О моя дражайшая Антуанетта, как же я рада, что наша переписка наконец-то началась. Я страстно желаю снова посетить твой дворец и обязательно навещу тебя. Правда, он немного мрачноват, но ты, моя драгоценная подруга, освещаешь его, словно солнце. Очень надеюсь, что скоро мне представится подходящий случай. Я поступила в пансион благородных девиц, где нас учат хорошим манерам. Я стала прекрасно танцевать, и когда смогу посетить Вену, надеюсь заткнуть европейских дам за пояс своими новыми умениями.

Как же мне радостно обо всём тебе писать! Моим обучением ведает мадам, она обучает нас по всем правилам французского этикета, которому обязательно стараются следовать все знатные дамы в Петербурге…»

…«Мне это лестно и приятно слышать, Натали. Но, к сожалению, мы вряд ли сможем встретиться в Вене. Я уже знаю о далеко идущих планах своей матери в отношении моей дальнейшей судьбы. Я скоро должна буду покинуть не очень мною любимое, но всё же родное гнездо. А отправлюсь я прямиком в сердце Франции, в Версаль. Предстоящее замужество меня не сильно пугает, наоборот, я в ожидании счастливого приключения.

Я так обрадовалась переписке с тобой, Натали. Мне захотелось, чтобы мы с тобой подружились. Возможности обзавестись подругами на родине у меня не было. И все, кто меня окружает, имеют отношение либо к австрийскому, либо к французскому королевскому дому. Это безумно скучные фрейлины, не обладающие тем жизнелюбием, которым обладаешь ты, Натали…»

Вот еще строчки из дневника:

…«В каждом из следующих писем Натали рассказывала мне, как росла, как становилась прекрасным цветком. Говорила, что лепестки ее делаются бархатными и она превращается в девушку. Потом Натали поведала мне тайну своего рождения. Я была удивлена, что она имеет настолько благородную кровь, ведь имя ее отца известно далеко за пределами России. И при австрийском, и при французском дворе его фамилия звучала много раз. Я даже знала, что письма моей матери, направляемые прямиком российской императрице, содержали упоминание этой фамилии. Наташа рассказала мне свою тайну и попросила ни с кем ею не делиться:

«Это тайна за семью печатями, милая Антуанетта, но придет время, и каждую из печатей я вскрою своим ножичком для писем, которым так нетерпеливо открываю твои послания…»

И вновь дневник:

…«Мы условились, что, несмотря на мой новый статус, так и будем называть друг друга по имени. Я написала ей о своем предстоящем замужестве и переезде во Францию. Я была приятно взволнована тем, что должна стать дофиной французского двора, и пыталась перерисовать для нее портрет Людовика, которому меня прочили в жены яростно опекавшие меня родственники. Но так как рисовать я умела плохо, мне хорошо удавались лишь силуэты. Из моего портрета она ничего не поняла и смеялась надо мной в своих письмах:

«Антуанетта, французская дофина обязана владеть кистью так же прекрасно, как и пером. Думается мне, что австрийской и французской принцессе подобает начать учиться живописи…»

…«Я совершенно на нее не обиделась и искренне смеялась над тем, что она пишет. С каждым письмом она словно становилась старше – другой, незнакомой, загадочной Натали. С тех пор как я узнала тайну ее рождения, Наташа сообщила мне, что у нее два отчества: Дмитриевна и Григорьевна. Это так по-русски… На моей родине никто не обращается ни к кому по отчеству, называют только имя и титул.