Татьяна Иванько - Байкал. Книга 2

– Ну что там? – спросила Аяя, обернувшись на меня, входящего из сеней.

– Холод лютый, к ночи, думаю, снег упадёт, – сказал я, снимая зипун и шапку и подходя к теплой печи, чтобы прижать озябшие руки, позабыл рукавицы, когда уходил, не думал, что этакий мороз.

– Да я не про то… – улыбнулась Аяя, раскладывая ложки на скатерти и ожидая, что я переставлю горшок с кашей на стол из печи. Она почти никогда не касалась горшков, только пока стряпала, в привычку вошло, у нас и ухвата-то не было. – Садись, скорее, согрейся, каша славная вышла сегодня, сладкая.

Я подошёл к ней, обнимая сзади, забираясь ладонями к грудям.

– Это ты сладкая, – я зарыл лицо в её волосы, жмурясь от счастья и блаженства.

– Ох и баловник, Огнюшка! – она легонько оттолкнула меня спиной и ягодицами. – Ледяные руки-то, совсем застыл.

– Вот и согрей, моя печечка… – прошептал я, играя, скользя ладонями вдоль её тонкого гибкого тела.

Я всё же послушал, я, действительно, был голодный, да и она ждала меня с трапезой. Мы поели наваристой каши, жёлтой от масла, с распаренными ароматными сладкими ягодами, сладкой от мёда. Я запивал холодным молоком, от чего сочетание становилось ещё лучше.

– Горло не застуди гляди, – сказала Аяя про молоко. – Не то сипеть будешь, как в прошлую осень.

Верно, было со мной такое прошлой осенью, вот в такой же черностоп, почитай полмесяца я без голоса ходил.

– Недосуг, однако, простывать, Яй, – сказал я, облизывая ложку. – Надо мне в деревню за горою отправляться, нехорошая заразная болезнь там. Я недолго, дня на два.

– Как это «мне»? – Аяя посмотрела на меня. – А я что же?

– Нет, Яй. Там зараза, вся деревня, похоже, пропадает, не дам я тебе даже приближаться. Сам я знаю, как защититься…

– Ты знаешь… Так и я знаю, ишь придумал! Нечего, вместе пойдём, куда ты, туда и я. Что я сидеть тут и ждать буду от беспокойства помирать? Даже и не думай!

Я выпрямился, ну вот ещё, придумала, нечего и думать её с собой взять, там моровая язва и я возьму с собой её, чтобы…

– Послушай, Яй, только не спеши перебивать, – сказал я, приглаживая волосы. – Мне там холодная голова нужна. Я не должен думать, как бы мне тебя уберечь, я должен просто помочь людям и всё. Я быстро вернусь. Давай соберём необходимое, да и отправлюсь.

Она вздохнула, нехотя соглашаясь с моими резонами, и послушно помогла мне собрать всё, что должно понадобиться: инструменты, снадобья, колпак с прорезями для глаз, чтобы не вдыхать заразных испарений, перчатки с пальцами, из очень тонкой кожи, несколько пар, сжечь их после, и списки с усовников для лекарей местных, не моё дело за всеми ходить, моё – научить, как сделать, показать. А потом смотрела, как я одеваюсь, принесла вязанку и пушистой белой козьей шерсти, очень тёплую, связала на днях.

– Надень, самая тёплая из всех, – сказала Аяя, каким-то грустным голосом и лицо её бледно, растеряно даже.

– Нет, Яй, перепачкаю, сжечь придётся, нет, старое надену, что не жаль.

Она кивнула грустно и принесла две старых, чёрную и серую, повытерлись уже немного… Я обнял её на прощание.

– Яй, не грусти, со двора не уходи, тут тебе никто не страшен. Два дня и я буду дома.

Она посмотрела мне в глаза, чуть-чуть выгнувшись в моих руках.

– Огнюшка… – и коснулась щеки ладошкой тёплой. – Ты только себя-то береги, слышишь? Не суйся в опасное, помни, что убить тебя можно, болесть то же оружие, не хуже стрел…

Я увидел, что у неё слёзы в глазах, чуть сморгнёт и потекут.

– Ну ты что? – я притянул её к себе, податливую, прильнувшую всю ко мне.

– Не знаю… не могу без тебя-то, Огник… Огник… вертайся поскорее.

Я поцеловал её так, как мне хотелось, как хотелось, чтобы остаться… Будто, чтобы часть меня хотя бы, если не могу весь, осталась дома. Вот как люди воевать уходят от жён?..

Она смотрела с крыльца, как я выводил коня, как седлал, как садился, стояла, обняв саму себя за озябшие плечи. Я привязал тороки, проверил ещё раз и обернулся снова на крыльцо, на замёрзшую, на ледяном ветру Аяю, белые «мухи» уже появились в злых порывистых потоках ледяного ветра. Я шагнул к ней, оставив коня, и правда, чувство, будто я на год уезжаю, с чего такая тоска сердце давит? От мглы и погоды, должно…

…Огник уехал, а я взялась плакать. И что лились глупые слёзы непонятно, подумаешь, на пару дней уехал, не первый раз и даже не в десятый он уезжал по таким делам, да и в город ездил без меня, никакой тоски я не ощущала, чего ж сегодня-то в слёзы кинулась? Будто тяжкие предчувствия всех последних месяцев теперь приблизились ко мне и давят и холодят осенним ветром и мглой, низкими тучами, здесь, высоко над Морем даже цепляющиеся за деревья и порой днями висящие без движения со своими холодными дождями, выливая их в нашем лесу.