Вот именно об этом всём я задумался, когда мой каурый сбился с тропы и забрёл в чащу.
– Это куда ж ты меня привёз-то, а, Каурка? – проговорил я, растерянно оборачиваясь. – День-то к вечеру, а ну как волки придут бабок твоих жирненьких покусать?.. Э-эх, наддать бы тебе сейчас, да помчишься, глупое ты мясо, ещё хуже заблудимся.
Меж тем я прислушался. Вроде шум прибоя одесную, поеду-ка туда, с берега легче будет разобраться, куда направляться дальше. И не более пары тысяч шагов я проехал, когда очутился на берегу пологой бухты замечательной красоты, с одной стороны отгороженной от сиверка высокой скалой, с другой – горной грядой, с поворота спускающейся сюда к самой воде. Удивительнее всего был высокий терем, совсем новый, из золотистых ещё брёвен, высоким коньком и пристанькой для лодки. Вот так находка.
– Каурка… ну ты и завёз! Вот это замечательно завёз! Будто думки мои тайны читал, покуда шёл сюда… Пшеницы самолучшей тебе насыплю, помни, с сего дня в неделю и преднедельник, как сегодня стану тебе вместо овса и сена пшеницу давать. И кажный день давал бы, да не страшусь Бога Солнца прогневить…
Я спешился, потрепав своего чудесного коня по гриве, и пошёл к терему. Недалеко от крыльца забрехал рыжеухий пёс, я цыкнул на него, но он не унимался, пока не вышел хозяин, молодой щекастый мужик с золотистой бородой.
– Ты хто это? Коли со злом, у мене лук здеся, и… – удивлённо проговорил он, и вправду поднимая лук, что держал в руке
– Не со злом я, послушай, – сказал я, поднимая открытые ладони.
Мне его стрелы – тьфу, даже к цели не прилетят, но зачем ссориться, если всё можно решить миром. А вернее, золотом.
– Хто ты есть?! – бледнея, проговорил он. – И как нашёл нас? Я энтот терем в большой тайне строил, штоб ни одна душа… Ты… От отца нашего?
«Нашего»? – удивился я, с кем это он тут прячется от общего отца?
– Я не знаю твоего отца, – сказал я. – Выслушай, я лиха не принёс.
Но тут на крыльцо выскочила из дома юная девчушка, лет пятнадцати не больше, бледная от страха, рыжеватые коски в разные стороны, похожи они, и верно сестра. Это что же тут творится?..
– Лиха не принёс, а чего?
– Кто это, Гигун? От батюшки? – испуганно спросила девчушка.
– Иди в дом, Гайя, не бойся, – сказал Гигун.
И по именам этим я вспомнил, что на рынке давеча слышал разговоры о том, что сын богатого Каюмского купца Гигун, сбежал вместе с сестрой, которую отец пообещал в жёны своему торговому товарищу с восточного берега, тому шестьдесят лет, а Гайе этой едва минуло четырнадцать. Сын взбунтовался, отстаивая сестру, но отец был непреклонен, ему был очень нужен восточный богач, владелец целого флота лодок, на которых их отец переправлял бы на тот берег свой товар. Свадьбу наметили на предстоящую зиму, вот и сбежали брат и сестра, оскандалили отца на весь северо-западный берег… Так вот кто это такие.
– Зря вы так близко от Каюма терем-то поставили, Гигун, – сказал я. – Полдня пути нету, полтора уповода всего. Найдёт вас отец и отправит Гайю на Восток.
– Не бывать тому! – белея от страха, проговорил Гигун. – Передай ему…
– Я не от твоего отца, я вовсе его не знаю. Слыхал болтовню сегодня на базаре, вот и всё, – сказал я, опуская руки. – Мне нужен твой дом.
Он тоже опустил лук, удивлённо глядя на меня.
– Хто ты?
– Не важно, кто я, важно, что я могу заплатить тебе столько золота, сколь стоят три таких терема. Вам уехать надо, подальше от отцовского гнева, коли вы грешники, свалялись друг с другом, – чувствуя отвращение при мысли об этом, сказал я.
– Да нет… – он захлопал рыжими ресницами. – Никогда я… Но… мы сироты, а энтому Мглою узкоглазому стока лет, скока нашему деду, а батюшка Гайю за него… Рази ж можно так?
– Не мне решать, сами судьбу построите себе, – уже легче проговорил я. – Бери золото, Гигун и езжай на полдень, али в Авгалл, столица – большой город, затеряетесь с золотом, замуж сестру выдашь за молодого, раз уж ты такой добрый брат.
Мне пришлось ещё некоторое время уговаривать его, и даже приплатить ещё, чтобы только они согласились убраться отсюда. И, когда через несколько дней, я приехал сюда осмотреться, то остался очень доволен: обширная подклеть, просторные сени, две большие горницы в нижнем этаже и светлица на четыре стороны наверху. Печь, широкие ладные лавки, большой стол, больше здесь ничего не было, купеческие дети всю утварь и ковры забрали с собой, на нескольких подводах увезли, судя по следам на мягкой траве у дома. Налегке надо было ехать, не тащить тюки с кулями, жадность может погубить их, выдать…
Читать дальше