Татьяна Иванько - В стране слепых я слишком зрячий, или Королевство кривых. Книга 3. Том 2

Я просидела над запиской Романа, наверное, полчаса: перечитывала и откладывала снова: сжечь надо, не хватало, чтобы кто-то нашёл… Сказать, что я была обескуражена и растеряна, это ничего не сказать, мне казалось, меня ударили под дых, и я всё никак не могу снова начать дышать. Я сделала сырники, сварила кофе, всё время продолжая думать над этой самой запиской и тем, как мне теперь быть. Пока я хлопотала, не видела ничего, и только взяв в руки две чашки, поняла, что наготовила на двоих, привыкла, куда теперь столько? Захотелось плакать, такое бессилье навалилось.

Я даже сходила в его комнату, уехал налегке, почти все вещи на местах, но правильно, если не соврал, куда поехал, там много тряпья ни к чему. Ох, РОман, догадался он, кто я… почему ни разу не поговорили об этом?

Марк Миренович засмеялся, когда я рассказала ему это. Он снял очки, покачивая запиской РОмана.

– Стало быть, секрет, кто ты. Но почему? Танюша, ты так и не рассказала.

– Я расскажу, теперь не время. Расскажу, слишком длинная история. Только ты, пожалуйста, романов на эту тему не пиши.

Он расхохотался.

– Не-ет, дочка, это так не работает, – сказал он, разрывая письмо РОмана на мелкие кусочки, и, сложив их в пепельницу, чиркнул спичкой и поджёг, несколько секунд и последний привет от РОмана превратился в пепел. – Истории, музыка, лица красивые лишь дают искру. Ты понимаешь?

Я улыбнулась:

– Понимаю. И у меня так, именно так. И пишешь после или придумываешь что-то совсем не относящееся к тому, что тебя вдохновило… Вот как я для этого атамана местного вашего, Паласёлова, смех и грех…

– Н-да… Только, детка, уже не нашего, вашего. При советском союзе он просто был дерзкий пацанёнок, думаю, даже до тюрьмы не дошло бы. Может, вообще бригадиром бы стал каким на лесозаготовках или директором лесхоза, если бы в нормальное русло энергию направил. А вот в ваше время он и стал… чем стал. Как ты сказала? Атаманом? Ну так…

– Наше время? Пап, мне двадцать семь, не исполнилось ещё, я только начинаю строить время, я и мои ровесники. Это вы построили то, в чём мы нынче…копошимся.

– Что ж… и это так. Но, детка, вы, наши дети, будто из клеток вырвались, будто вас там держали. А получается, держали, так, что ли?

Я вздохнула, пожала плечами.

– Не знаю, может, и держали кого. Но я что-то отвлеклась…. Что мне делать-то с ним? С Паласёловым вашим? Он, по-твоему, способен на то, о чём говорит?

Марк Миренович посмотрел серьёзно и вздохнул:

– Способен, Таня. Генриетта всегда говорила, вторая власть в Шьотярве – он, с его братками. Прежде партком, нынче – они вот. И власть они почуяли, теперь не оторвать. Это как в жажде начать пить и прерваться.

– Пить? Неужто нельзя напиться?

– Можно, а вот властью не напьёшься, пока она тебя не убьёт. В себе не растворит или не утопит. Так-то…

– Меня не убьёт, мне власти не надо.

– Она у тебя и так есть, от природы, Таня, как у царей и Богов. Поэтому можешь делать вид, что она тебе не нужна.

Я посмотрела на него.

– Ты о красоте? Красота увянет когда-то, это так… как хорошая погода, только что была, и уже нет.

Марк Миренович покачал головой.

– Нет, детка, одной красоты мало. Обаяние, уверенность, свобода… я не знаю, как это называется. И не знаю, как описать это, но я это чувствую, как и другие. Вот и Паласёлов попал в твоё силовое поле. Будь снисходительна.

– Снисходительна?! – задохнулась я. – То есть снизойти? Неужели ты это хотел сказать?

Не может быть, что он говорит мне это. Но Марк Миренович посмотрел на меня и покачал головой, что он может сделать? Пойти и наказать хулигана? Надрать уши или пожаловаться директору школы? И всё же хотелось заплакать, потому что он единственный мужчина здесь, который, кажется, должен мне помочь, должен меня защитить. Но оказалось, я преждевременно обиделась.

– Не кипятись, – Марк Миренович покачал головой со снисходительной улыбкой. – Спать с мужчиной или нет, женщины решают самостоятельно, нередко в последний момент. Но я, разумеется, против насилия. Если тебе претит, уезжай. Просто уезжай, и лучше в большой город, в Петербург или в Москву, там спрятаться проще всего… Или спрячься здесь у меня, никто не найдёт. Я ни за что не выдам.

– Ну, «не выдам»…. – я шмыгнула носом. – Прибьют и всё.

– Не надо в Москву, я спрячу тебя на заимке.