Я выскочил из-за стола, – табурет кувыркнулся ножками вверх, объявляя о капитуляции. Я бросился в туалет и перекрыл воду в стояке. Меня окатила удивительная тишина.
– Молчишь? – я с улыбкой глядел сверху вниз на оцепеневшего, поверженного У.– Молчишь, молчишь…
Тихо насвистывая что-то веселое, я вернулся за стол, схватил ручку и бесстрашно вычеркнул первую, попавшуюся на глаза фразу.
Вдруг на кухню просочился страшно знакомый голос. Я замер, прислушиваясь. Голос тихо-тихо подкрадывался… Этого не может быть. Все это нервы, хронический недосып. На самом деле нет никакого голоса. Уверял я себя, покрываясь холодной испариной… Но вот за спиной забурлили, заклокотали. И это было уже невозможно не услышать.
Накатила волна удушливого, тошного страха, выбросила в коридор, зашвырнула в уборную. Зажмурившись, я нащупал продолговатый, приплюснутый, покрытый холодной испариной кран. Повернул и выскочил наружу, споткнувшись о порог. Лишь в коридоре открыл глаза, передохнул.
Поворотом крана я вернулся из кошмара в рамки реальности, где У шумит лишь, когда открыт кран на стояке.
Я закрылся на кухне. Меня знобило. Слова наплывали друг на друга. Ни строчки не разобрать. Заметался по квартире, поеживаясь от гулкого грохота. Вдруг пронзила мысль: а если он смолкнет? Что тогда? Опять стояк перекрывать, чтобы все казалось логичным? Я остановился, вслушиваясь. И вот голос из уборной стал вроде бы слабеть, затихать… Задыхаясь, я выскочил из квартиры.
Я блуждал по улочкам, пытаясь оторваться от У. Хотел позвонить Насте, но забыл ее номер. Может, – жене? Но не мог вспомнить, как ее зовут. Тамара? Таня? Может быть, Марина? Я понял, что попал. Потерялся в эдаком зазеркалье. Предметы потеряли названия. Слова обессмыслились. И в этом обезличенном, безымянном мире за мною крался У. Играл со мной в кошки-мышки. То приближался, оглушая. То отбегал, затихая. Вот он опять набросился, хрипя и фыркая. Я укрылся от него в очередном магазинчике. В стеклянной витрине на черном бархате соблазнительно лежали золотые цепочки и кольца. Передо мною возникла девушка в оранжевой майке и деловито спросила:
– Вам помочь?
Взглянув на витрину, я увидел, что вместо золота там теперь теснится шеренга сотовых телефонов. Нет, спасибо. Впрочем, подскажите, как избавиться от У? Но не успел, – телефоны исчезли, запахло кофе, пряностями. Меня окружили шкатулки, бусы, трубки, кальяны. А в углу за тамтамами скалился божок из черного дерева, буравя звериным оком.
Потом я наткнулся на объявление. Уже изрядно потрепанное, оно висело на фонарном столбе, что рядом с автобусной остановкой. Чуть ниже сулили много денег и карьерный рост. Но работа на дому была мне не нужна. А вот насчет порчи и сглаза… Чем черт не шутит… И вот вы здесь.
Грибоедов замолчал. Пряча руки за спиной и сгорбившись, он нервно прошелся по комнате. Кашлянув, остановился. Сел на стул напротив колдуна и сжал руками колени. Колдун черным пятном расплылся в кресле. Остекленевший взгляд скользил мимо Алексея Михайловича. Грибоедов оглянулся. Там, в углу ничего не было, лишь тонкая узкая щель между стеной и шкафом. Он придвинул стул ближе к креслу и всмотрелся в рыхлое окаменевшее лицо колдуна. Привстав, осторожно дотронулся до черного плеча. Колдун громко хрюкнул и ожил, заерзал в кресле, озираясь, недоуменно хлопая глазами.
– Ну и что мы здесь имеем? – певучим голосом промолвил толстяк и попытался подняться с кресла, но не смог. – Хотя… – он вскинул правую руку, по смуглому лицу пробежала судорога. – И так все ясно… Кишмя кишит темная энергия. Очень плотные сгустки ее, – колдун поежился, тяжело прерывисто задышал. – Надо почистить квартиру. Срочно.
«Он это всем говорит?» – подумал Грибоедов, разглядывая оберег на серебряной цепочке поверх черной рубахи.
– Что же вы молчите? – колдун нахмурился.– Вас, кажется, беспокоит какой-то господин? Ведь так? – и настороженно покосился на щель между стеной и шкафом.
– Неужели вы ничего не слышите? – Грибоедов, откинувшись на спинке стула и скрестив руки на груди, пристально посмотрел на колдуна.
Толстяк, наклонив голову, прислушался. За дверью подвывали, словно просясь в комнату. Глаза толстяка округлились, нижняя челюсть отвисла.
– Ах, вот вы о чем, – толстяк усмехнулся, заколыхался в кресле. – Забавно… И вы хотите, чтобы я… – колдун изумленно взглянул на Алексея Михайловича.
Грибоедов молча кивнул.
– Ну, знаете ли… – толстяк, криво усмехнувшись, покачал головой. Пасмурный взгляд опять метнулся в угол. – Я колдун высшей категории, а вы меня суете в какой-то… – он выругался, и за дверью обиженно рявкнул У.
Читать дальше