Любовь Паршина - Хорошенький упырь без опыта работы. История чёрного серебра

Когда мать потерпевшей, в чьей палате все произошло, вступилась за подругу дочки, ей посоветовали подумать, и, когда девушка очнется – лишний раз обговорить с ней стратегию выбора друзей и мест работы.

Так что, сотрудники полиции, сняв свидетельские показания, отвезли блондинку именно в сумасшедший дом.

В сумасшедшем доме, узнав о том, что сотворила хрупкая на вид девушка, пришли в священный ужас, посмотрели на нее как Колумб – на Америку, и, конечно, согласились выделить ей отдельную палату и поскорее провести экспертизу.

В тот же вечер сумасшедший дом все-таки попыталась взять штурмом мать потерпевшей, лежащей в коме, требуя «отпустить хорошего ребенка».

Альбине на все было плевать – она понимала, что если бы не Аня, то Юля точно была бы мертва.

«Ребенка» не отпускали, увидеться не разрешали. Денег не брали. Тогда она протянула дежурному врачу тяжелую плитку шоколада и полиэтиленовый пакет.

– Пакет передайте ей, пожалуйста.

В пакете оказались теплый плед, яблоки и мягкая игрушка-котик.

Следующим вечером судьбой странной пациентки и фигурантки дела вновь заинтересовались, но уже люди не простые, а московские. Явились они в отделение полиции уже в конце рабочего дня – целых трое и у каждого имелось при себе удостоверение сотрудника ФСБ. Вместе со следователем, ведущим дело, они отправились в лечебницу, где содержалась на обследовании Аня Кречетова.

Заглянув в удостоверение старшего из московских гостей, следователь, конечно, заподозрил, каков его интерес в текущем деле, но ничего не сказал. Заподозрил и что «висяк» с их шеи, похоже, перевесят. И слава Богу.

В палату к буйной блондинке старший вошел один.

– Так и знал, что ты однажды докатишься…

– Папа, – простонала Аня, подскочила с кровати и бросилась в объятия седого подполковника. – Папа, забери меня отсюда! Они считают, что я чокнулась. А я бандита загрызла – бандита! Он бы и меня убил, и Юльку.

– Знаю, солнышко. Я всё понимаю.

– Мы ведь уйдем отсюда? Прямо сейчас? Тут душ как в ужастике, туалет по расписанию! Пока меня по коридору вели, какой-то онанист пристал. Я испугалась, а врачи сказали, что он не буйный. Они, кажется, за него вообще больше, чем за меня испугались…

– Бедный ребенок! Хоть никого больше не загрызла?

Аня легонько стукнула папу в плечо.

– Я ему тут душу изливаю…

– Тихо-тихо! Всё, собирайся.

– Слава Босху!

Аня принялась распихивать по двум мешкам свои немногочисленные пожитки.

Главврач еще был на рабочем месте и лично выписал заключение о полной вменяемости пациентки, после чего та навсегда исчезла из его жизни.

Вызволив дочку из сумасшедшего дома, Андрей Павлович Кречетов отпустил своих людей, а сам остался на чай и на серьезный разговор.

Аня распихала хлам в комнате по углам и с радостью принимала папу: сделала ему горячих бутербродов и даже сбегала в кондитерскую за парой пирожных – специально для него. Сама ограничилась травяным чаем.

– Это ваша народная вампирская традиция – пить травяной чай? – поинтересовался Андрей Павлович.

Аня дернула плечом.

– Привычка. Насколько я поняла, Федька когда-то подсадил на него Марка, а тот уже – всех остальных.

– Ясно, – кивнул Андрей Павлович и задумчиво пригубил чай. – Кстати, про Федора новостей нет?

Аня смутилась. Ей почему-то показалось неловко говорить с папой о Федьке. Неловко и стыдно. Будто это она виновата, что о нем скоро два года как нет вестей. Да она и не могла отделаться от мысли, что всё произошло из-за нее. Конечно, она случайно стала пешкой в большой игре и в серьезных разборках, и она бы просто погибла – нужно было не делать ничего лишнего, промолчать и вести обычное расследование. Ведь Федька еще при царе Петре поклялся Марку Альфению, что пока он в большой человеческой игре, никто не узнает о вампирском племени. Он одиночка, как стал упырем – история не вполне ясная ему самому. И на этом всё.

А Федька впрягся – по-другому не скажешь. Тут Аню успокаивало только то, что возможно решающим моментом стало не пылкое чувство к ней лично, а уважение и преданность Федьки к ее отцу. Очень уж не хотелось быть единственной крайней сливной кнопкой во всей этой истории. А вот самурайская верность – это другое. Это успокаивало…

Но как же она сама тосковала по Федьке! И вот тут стыдно было снова – за то, что не идет против всех остальных, что вежливо беседует с Марком об отстраненных вещах, чуть ли не о погоде. Что не роет землю Рима, чтобы найти и разбудить Федьку, который теперь, выйдя из большой игры, выведен и из жизни – спит с кинжалом в сердце, как Дракула в старом дрянном кино.