Самара Мо - Птица с окрасом жёлтый Финч

В переполняющем моё сознание отчаянии, я заглядываю внутрь комнаты и вижу множество миниатюрных железных кроваток-люлек застеленных пожелтевшими от грязи и экскрементов простынями. Кто-то сдвинул их прямо перед входом, загородив проход. И за стеной из этих импровизированных баррикад, теперь не доносится больше не звука. Лишь жадное жужжание жирных мух. Дети знают, что за ними пришли, и потому молчат. Чувствуют наше присутствие. Боятся спугнуть диким пронзительным плачем.

Медленно, насколько возможно тихо, санитары разбирают тот завал. Не могу смотреть, ожидать того что откроется моему взору когда они закончат, и от того закрываю глаза. На мгновение, как будто выпадаю из сна, погружаясь в темноту, но уже через секунду открываю их, надеясь увидеть привычные очертания своей спальни, но вместо тёплой уютной кровати и мужа сопящего рядом со мной, вижу кучу обнажённых детских тел, изуродованных руками мясников. Те дети живы – это точно, но так измучены, что даже не в состоянии пошевелиться или закричать. Никогда в жизни мне не доводилось видеть, что-либо более ужасное.

На их спинах и бесформенных головах сдавленных какими-то железными обручами, свежие, не так давно зашитые раны сочащиеся гноем. У некоторых из них нет глаз, но они смотрят на нас так пронизывающе и отчаянно, что мне снова хочется кричать, уже от безысходности. Смиренно и спокойно. Не могу на это смотреть. Слишком больно осознавать, что кто-то из живущих на земле людей способен на подобные зверства, но мои спутники не мешкают. Уверенным шагом они подходят к ним и вытаскивают детей из кучи по-прежнему дрожащими руками, а затем осторожно укладывают их в мешки. Я же не в силах заставить себя приблизиться к ним. К их израненной плоти измазанной запёкшейся кровью и липким дурно пахнущим гноем, и потому, я лишь наблюдаю за происходящим, решив, что помогу относить их в машину, укутанных в грубую ткань.

Но не проходит и двух минут, как из вороха тряпок сваленных в углу, появляется то самое нечто, то чего все так сильно боялись. Полусгнивший монстр отдалённо похожий на женщину преклонного возраста. В её седых длинных волосах, что болтаются затвердевшими от крови патлами, застряли разбитые очки, которые когда-то видимо, носила та женщина. Теперь же они раскачиваются в такт движениям перед разъярённой мордой твари. Кажется, кто-то пытался отрубить её ноги, но судя по всему, план их провалился, потому как безжизненные куски её прогнившей плоти, которая когда-то была ногами, тянуться теперь за ней по полу, оставляя грязно-коричневые разводы. Несмотря на потерю подвижности, перемещается эта тварь настолько быстро, что я успеваю заметить лишь её острые, словно бы заточенные зубы, и выпотрошенные за доли секунды тела своих, вроде как, коллег, замертво падающих с грохотом на детские железные кроватки.

Не долго думая, я хватаю те несколько подвижных мешков, что стоят у входа в комнату, и устремляюсь к выходу через длинный мрачный коридор, в конце которого я вижу вполне себе живую лошадь, заглядывающую внутрь сквозь дверной проём, в надежде спасти хотя бы их, от безжалостного чудовища.

Живая. Следит за мной – мелькает у меня в голове, а потом, я чувствую как что-то твёрдое и холодное касается моей кожи, за чем незамедлительно следует протяжный душераздирающий вопль твари. Несмело, с сердцем, отдающимся у меня в висках, я оборачиваюсь и вижу перед собой её корчащееся почти безногое тело. Бесконечно сжимающиеся и разжимающиеся острые зубы, жующие собственный язык и щёки, и то, как она держится за объятую странным, но, похоже, болезненным, свечением руку, прижатую к себе.

Ей больно – думаю я. Она не может прикоснутся ко мне. И в подтверждении моих мыслей, монстр кидается на меня ещё несколько раз, но все её попытки безуспешны, и потому, скуля, она ползёт обратно в комнату, после чего раздаётся её громкое чавканье. Я же бегу к машине, отмечая по пути, что кобыла вновь исчезла из поля моего зрения, и укладываю малышей в кузов, стараясь не смотреть на них.

Как же их много – думаю я, раз за разом возвращаясь в ту зловонную комнату, но понимаю, что кроме меня этих малюток больше некому спасти. Наконец, перетаскав их всех, выдохшаяся, я останавливаюсь рядом с грузовиком и пытаюсь опереться о кузов, но грузовик словно отдаляется от меня и мне становится понятно, что я просыпаюсь, вырываясь из захватившего мой мозг кошмара. Я рада тому обстоятельству безгранично, так как не могу больше слышать звука их скулящих в мешках тел. А затем чья-то рука вновь вцепляется в меня, словно бы затягивая в темноту. Та безногая женщина? Но как? Поток моих безудержных мыслей внезапно прерывает голос старика: