– У окна – моя, – предупредила Оля, не поворачиваясь. – Вы мне очень мешаете. Правда.
Три древних кровати с перинами, башнями из нескольких подушек в накрахмаленных наволочках, стояли паровозиком. На стене – ковер, облепленный роем ярко-красных роз. Над столом – искусственный плющ, змеей ползущий до самой двери.
– Постель стирана и утюжена. Отдыхай. По-завтрему, по-видному, тогда все расскажу, где чиво найти. Покойной ночи, – и баба Лида тяжело зашагала толстыми ногами из комнаты.
– Спокойной ночи, – ответили мы с Олей хором, как детсадовские, когда дверь за бабушкой закрылась.
Покойной ночи?
Ольга сидела в прежней позе – сгорбившись вопросом. Я прошаркала чемоданом по полу и раскрыла. Крышка отпрыгнула радостно и облегченно.
– Туалет и ванная на улице? – спросила я.
Первое и главное.
– Внизу, справа от лестницы, если смотреть снизу, – Оля так и не оторвалась от книги.
– Здесь еще квартирант какой-то странный живет.
Второй интересующий меня вопрос.
– Мне абсолютно все равно. Главное, чтобы не у нас на третьей кровати.
– Ты его не видела? Просто я по телефону с ним разговаривала, и мне показалось, что это какой-то страшный тип – не в смысле внешности, а вообще…
– Да? – Оля взглянула на меня поверх своих раскосых лисьих очков. – Ничего сказать по этому поводу не могу, потому что я в этом доме живу… – она бросила взгляд на часы, – три часа и минут двадцать от силы.
– И как тебе?
– Как мне эти три часа? – Оля хлопнула учеником. – Ты знаешь, до удивления мило, – она скинула халат, оставшись в симпатичной пижамке с нарисованными очкариками-зайцами, и прыгнула на свою кровать. Села, накрывшись пуховым одеялом до носа, и смотрела, как я разгружаю сумку, раскрыв старинный шкаф на ножках.
– Пахнет древностью и сыростью. Надо духами побрызгать. Такой шифоньер в сказке должен ходить, смешно переваливаясь с боку на бок. Я бы назвала его Григорий. А ты сегодня что же, мешать мне лампой не собираешься? – я кинула взгляд на Олю, высунувшую наконец лицо из-под одеяла.
– Воскресенье завтра. Живи пока, – она встала, на цыпочках подошла сзади и заглянула в шкаф. – Сколько же шматья-а. Мы, конечно, подружимся с тобой. Но только ты – такая дура-а, – и прыгнула обратно в свою постель.
– Почему дура?
– Ну я же вижу.
– Я, вообще-то, на училку учусь и, по словам декана, иду на красный диплом.
– Да хоть на фиолетовый. И жвачку жуешь, как тупое жвачное животное.
– Я же из песни. Про «Орбит» без сахара. Ну, знаешь, рок навсегда, не сдохнет никогда.
– Гооспаади, – протянула Ольга, – у меня от тебя уже голова заболела. – На училку физики или математики? Нет? То же мне – училка.
А когда я уже лежала, вглядываясь в узоры на мрачном потолке, Оля вдруг сказала:
– Дом этот, знаешь, ужасный. Вот увидишь.
У меня ноги от страха похолодели. И за стеной что-то гулко свалилось на пол.
– Почему?
– Вот ты веришь во всякие знаки судьбы?
– Ну да.
– Так вот. Иду я сегодня сюда, дом ищу. И какой-то прохожий громко так у меня за спиной говорит в сотовый: «Дом этот страшный. Черный. Не людской. Жить там нельзя». Нет, ну ты представь мое состояние. Я дом хожу ищу, и тут мне такое говорят. Не мне, конечно. Но это же знак. Как думаешь? Я вообще таких совпадений полно знаю.
– А ты страшное что-нибудь заметила? – произнесла я и накрылась одеялом с головой, дыша теплым жаром в пододеяльник.
– Пока нет. А как тебе бабушка?
– Мне показалась хорошей, – ответила я, высунувшись.
– Все они сначала кажутся хорошими.
– Не скажи, моя последняя сразу была мерзкой особой.
– А моя последняя, – Оля зевнула, – была ничего так, смешная. Купит панталоны, разложит у меня на столе и скажет: «Погляди-ка, какие парашюты фильдеперсовые».
– Крутая.
– Храпела она тоже круто. А у нее – однокомнатная. Я с ней в зале спала. Храп был такой, что, казалось, стены дрожат. Вот правда. Сначала не знала, что делать, а потом приспособилась: здесь главное заорать неожиданно «Ой!». Бабка спросонок не поймет ничего, но храпеть перестает. Лежит, ворочается.
– Бедная, – хохотнула я, – утром давление скакало, наверное, после такого стресса…
– А я – не бедная?
– Обе вы. Бедные. Думаешь, охота ей было с тобой в одной квартире жить. А кушать-то хочется и коммуналку платить тоже надо.
– Да нет, – вздохнула Оля. – Мне кажется, дело не только в этом. Ей одиноко было.
Разбудил меня луч солнца, настырно заползающий под ресницы. И от этого потока золотистого вся комната в объятиях убаюканной показалась, теплом дыхания согретой. Словно дом принял меня и залил светом.
Читать дальше