Роза Поланская - Дом северных ветров

И после пережитого мною ужаса, Клавдия Петровна зашла к нам с Людой в комнату и принялась меня же (голую, между прочим) обвинять в случившемся.

– И все из-за чего! – Она энергично обмахивалась веером – хвостом ободранного павлина. – А, чертовы приливы! Хоть бы форточку открыли – дышать нечем, сидите закупоренные денно и нощно!

Я уже успела схватить полотенце и халат, но не одевалась, а стояла, прижав спереди и то и другое. Руки тряслись, но уже не от страха, а от гнева. Вернее, предчувствия дальнейших нравоучений.

– Из-за того, что намываетесь кажный день! Вы видели, как я моюсь?

Боже, избавь нас от этого зрелища!

Однокурсница Люда сузила лепестками глаза и отвернулась к стенке, сжимая губы в полуулыбке.

– Ну тряпочкой там протерлись – и все! – Клавдия Петровна показала энергичную пантомиму, как именно следует это делать.

– Воду отключили и колонка чуть не взорвалась из-за того, что мы намываемся? – Люда была хладнокровна – настоящий педагог.

О, я завидовала ее сдержанности. Хотя здесь, у Клавдии Петровны, это именно выдержка. Солдатская. Когда юный бедолага стоит у Вечного огня, не шелохнувшись. В белых перчатках, подтянутый, красиво прижав карабин 50-го года выпуска. И на лице его отрешенное выражение. Неживое. Фарфоровое. А рядом – пятнадцатилетние девочки-кокетки, желающие сфотографироваться.

Клавдия Петровна, отстраняя прилипающий от пота халат, принялась рассуждать, как ужасно стирать «кажный» день, и что ее кофта выглядит новой, потому что не стиралась ни разу.

Но у меня-то в голове уже щелчок сработал. У себя в голове я уже рылась в сумке и искала номера бабушек, сдающих комнаты. Благо телефоны у нас в университете заранее взяла. После того, как Клавдия Петровна объявила, что у нее от наших «макарон, которые варятся в открытой кастрюле, обои на кухне отклеиваются». Но можно было и чуть раньше, когда она заметила, брови свои мерзко натянув, что умываться по утрам нужно холодной водой – «нечего попусту газ в колонке переводить – денюшка-то капает». А если воды холодной «дурынды испужались», то можно и в чайнике подогреть. Хотя, конечно, лучше б уж холодной, потому что «пар из чайника валит и сырюгу в квартире наводим для чахотки».

В общем, мысленно я уже чемодан собранный по ступенькам тащила, и сквозь все это воображаемое действо услышала ее удаляющееся, из коридора звучащее:

– Мальчиков надо держать. С мальчиками куда проще сладить. И форточку хоть бы открыли, в жарюге сидят.

Короче, на ночь глядя я решила ехать по совершенно неизвестному адресу. Любому.

Одевшись, села на ковре и принялась вытряхивать содержимое сумки:

– Где эти бумажки с объявлениями!

– В ночь ехать собралась? – спокойным тоном училки осведомилась Люда.

– Да, – услышала я свой невозмутимый голос и почти удивилась.

– Ты время видела?

– Ну сколько? – я бросила взгляд на часы, но девять вечера меня не впечатлили. Вернее, впечатлили, но не остановили: – Да где эти адреса? Повыкидывала с чеками старыми…

– Вон там, у тебя под пяткой, – Люда все еще была равнодушна.

Я вытащила листочек с номером телефона. Мятый и крошечный.

– Роковое объявление, – зачем-то произнесла я, еще раз удивившись самой себе и не подозревая, что слова мои окажутся пророческими.

И вскочила, нацепив толстовку на халат. Какое-то мгновение стояла, замерев с листочком в руке, и смотрела ошеломленным взглядом на Люду. Она сидела на кровати, красная, с распаренным лицом, с большим кулем из полотенца на голове, по-турецки скрестив ноги. Полы ее короткого плюшевого халата расходились, обнажая белые ляжки (вот тут было за что подержаться). Эх, мне бы такие…

– Волосы хотя бы высуши, – лениво произнесла Люда, разматывая полотенце на голове.

– Пойду в подъезд, чтобы эта, – и я махнула на дверь, – не подслушивала.

– И куда это на ночь глядя? – протянула начальственно Клавдия Петровна, выскочившая из своего зала на мою возню в коридоре.

– Я на минуту, – буркнула я, и замок щелкнул, громко и неприязненно.

– Курить что ли… – послышалось ее глухое из глубины закрывшейся квартиры.

– Я не курю, – процедила сквозь зубы самой себе, спускаясь по лестнице.

Постояла, прислонившись лбом к оконному стеклу между этажами. Приводила мысли и дыхание в порядок. Вот сейчас. Конец, который дает начало. Вот он. Можно ощутить, словно интуиция осязать может. И это чувство почему-то страшно. Как все неопределенное. За мутным окном размывались огни чужого города в сиянии издалека прилетевших ветров. Пришла мысль о северных ветрах. Еще без очертаний, неясная мысль. Проскользнувшая. Голая ветка сухого дерева постукивала скорченным пальцем и елозила по стеклу.