Наконец я набрала номер с листочка. Послушала несколько коротких гудков и нажала на сброс. Не сейчас. Снова перевести дыхание. Остановиться еще раз. Почувствовать перерыв во времени и пространстве.
И снова «вызов». Один гудок и голос, словно из кривых линий огней города растущий.
– Алло, – голос уставший, мужской, молодой.
Отсчет пошел.
Мужчина в квартире у бабушки, сдающей комнату?
И где-то в груди зияющая бездна раскрылась, и мелкие-мелкие камешки посыпались градом в «арзамасскую» тьму. Что это? Было ли так? И вспомнился холод могильных плит, и пустая тропинка меж ними с сухими, мертвенно-ржавыми, дрожащими на ветру волосинками травы.
– Алло, – повторил голос.
– Я по объявлению, – произнесла, нервно рисуя на окне ломаные ветки.
Ведь еще можно нажать «отбой» и захлопнуть разом навалившееся, раскрывшее жуткую пасть пропасти.
– А-а, деви́ца. По поводу комнаты.
Я подышала на стекло, и ветви под моим пальцем закрутились виньетками. Сухое дерево за окном заскреблось с удвоенной силой.
– Послушайте, прежде чем я передам трубку хозяйке дома… – (дома? не квартиры?) – Хочу вас предупредить, – он выждал паузу. – Вам, правда, не стоит здесь оставаться. Вы звоните поздно, значит, комната нужна срочно. И если вам негде переночевать, то приезжайте на одну ночь. Но потом… Я советую уехать сразу же – утром. А еще лучше, положить трубку прямо сейчас.
И на этой ноте на том конце провода обозначился еле уловимый женский пожилой голос: «Хто зво́нит? Саша, хто зво́нит? Дай трубку!». И громкий, ее же:
– Я слухаю!
– Здравствуйте, я по объявлению и мне срочно нужна комната, – выпалила на одном дыхании, чтобы не передумать.
– Ты его не слухала?
– Кого?
– Да Сашу, с которым говорила? Он – квартирант. Вполне приличный человек – просто шутник, ей-богу. Видишь, унучка, я даже побожилась!
Пальцы сухого дерева под натиском ветра ударились в стекло и медленно сползли вниз.
Класс! Просто шутник!
– Ночью только надумала чиво-то ехать. Темень на дворе – глаза повыкалыват. Ну да ничиво. Поймем, коли спешка какая. Люди, ей-богу! Не звери какие…
И тут я услышала удаляющееся и затихающее, квартирантом сказанное:
– Вы уверены, что все мы…
В глаза ударил свет фар заворачивающей в проулок машины. Я отвернулась от окна. На лестничной клетке этажом выше сидел черный кот и сверкал стекляшками глаз.
– Шутник! Хочешь, еще раз побожусь? – сказали на том конце провода. – А ты, унучка, записывай вулицу…
Через минуту сгребала вещи и бросала в чемодан. Романтично летали кофты, размахивая рукавами, юбки совсем не поэтично плюхались лепешками. Книжки и тетради с лекциями сложила аккуратно – не посмела быть грубой. Филолог. Любящая слово. Как-то так.
«Просто шутник»? Господи, только бы не оказался сумасшедшим. Сумасшедшим не в хорошем, безбашенном таком смысле, а в смысле диагноза, с печатью и подписью главврача.
Я ощупала обивку старого кожаного чемодана под крышкой. Края гладкой и блестящей ткани махрились, и зияла дырка в самом низу.
Люда рылась в баночках с лаками для ногтей, подставляя каждую поочередно к свету.
– Тебе не страшно? – она не повернула головы и продолжила протяжно-лениво: – Ну утром бы поехала.
Я оторвала ладонь от обивки, накинула крышку на гору вещей и села сверху, соединяя края.
– Захар Иваныч, вы так долго служили нашей семье, – уговаривала я чемодан. – Можете сделать одолжение и застегнуться?
Два железных замка отозвались щелчками.
– Надо будет на колесах чемодан купить, – рассуждала я.
– Ты слышишь, какие умные вещи тебе говорю, коллега? Не страшно ехать?
Я подняла на Люду глаза туманные и безнадежно, тихо произнесла:
– Тяжелый чемодан. А я – психопатка. Пора, коллега, смириться. Будете ночью без меня плакать.
– А вы, коллега, я так полагаю, смеяться?
– Сардонически.
Я взглянула на темный квадрат окна, медленно подошла. Внизу, из земли торчали сухие стволы деревьев – серо-белые в свете фонарей. Их ломаные руки неуклюже царапали черноту. Я задернула шторы.
– Кстати, это не квартира, а дом.
Люда резко обернулась, что совершенно не свойственно ее флегматическому темпераменту:
– И удобства на улице. Будешь попу зимой морозить, – выдавила она по-лягушачьи и хихикнула: – И вообще, ты себя слышишь? В Москве. Частный сектор. В котором. Живет. Бабушка. Я правильно расставляю акценты в устной речи, коллега?
Я ехала на такси во тьму, забрызганную рекламными вспышками. Голова освежалась, гнев на Клавдию Петровну отпустил. За окном – неопределяемая местность – гематитовый мрак, растекшийся по стеклу. Какой-нибудь дряхленький домишко с туалетом во дворе и ненормальным квартирантом. Да и бабушка слишком ласковая – таких еще не встречалось мне. И дом в центре Москвы – фата-моргана, не иначе.
Читать дальше