Анна Шулятицкая - Алоха, мой друг

Но шаги не стихали.

Я свернул на другую улицу, по которой обычно не ходил, чтобы проверить догадку. Тут хотя бы были прохожие, не подозревающие об опасности дети.

Человек не отставал, но и не приближался настолько, чтобы я ударился в панику. Я потянулся за телефоном, но сразу же передумал звонить. Подозрения рассеялись, как только я обернулся. Незнакомец стоял возле двери, доставая из кармана цветастых шорт ключи. Он бросил на меня усталый взгляд, в котором читалось неудовлетворение результатом собственных трудов, и быстро отвёл глаза.

С губ сорвался смешок. Не было основания возмущаться и пугаться. Я поругал себя за излишнюю подозрительность и вспомнил, что бы на моём месте сказал Хью. «Что-то я разволновался из-за мелочи. Пробежаться, что ли?» Да, именно так бы он произнёс в своей отрывистой манере. Он мог ещё добавить, обращаясь ко мне: «Какой ты всё-таки ленивый! Если побежишь сейчас и в среднем темпе пройдёшь шестьсот метров, то проживёшь на четыре минуты дольше». Четырёх минут вполне достаточно, чтобы написать предсмертную записку.

По давнишнему совету я наконец-то помчал. Фотоаппарат не добавлял затее удачности. Я был не в форме, но придерживался намеченного, огибая чахлые садики. «Поднажми», – восклицал мысленно, дыша через нос.

Как только остатки лёгкого волнения утихли, преследование продолжилось. Я и не заметил сразу, что бежал не один. Нас было двое. Я и кто-то скорее угрюмый, нежели злой, шумно пыхтел и закипал от раздражения. Инстинкт подсказывал, что стоило привлечь внимание. Я открыл рот, но крик, который должен был получиться пронзительным, истошным, как у рожающей женщины, намертво застрял в теле. Испуг неизбежно отразился на моём состоянии. Я хотел нестись, словно ветер, разбудить всех, чтобы заручиться хоть чьей-нибудь помощью, но вместо этого молчал и замедлялся. От усталости ныли мышцы.

Мелькавшие фонари оказались позади, так как я сменил направление.

Он настиг меня между невзрачными хибарами. К тому времени я окончательно выдохся. Он бежал, чтобы ограбить? Вряд ли. Убить? Кому понадобился пятнадцатилетний подросток без врагов и амбиций? Предположение, появившееся в мгновение ока, привело меня в смятение.

Я не видел одежды и лица, по которому его можно было опознать в будущем. Помимо прочего, кругом сгущалась темень.

Он был разгорячённым и липким, с гусиной кожей, отслаивающейся на плечах. Как только он навалился, меня обдало одеколоном, кое-как перебивающим запах пота, и ещё чем-то гадким, тревожащим обоняние. Он прижался сильнее и потёрся о спину. Я почувствовал стыд и брезгливость.

Вдруг он зашептал настойчиво на непонятном языке, в спешке расстёгивая ширинку:

– Você tem um pescoço delicado e um corpo leve. 4 4 У тебя нежная шея и лёгкое тело. (португ.)

Почему-то у него был хриплый женский голос. Прямо над ухом прозвучал короткий хохоток. Его позабавила растерянность и покорность, которую я выражал всем своим видом. Я беззвучно заплакал, перекатывая между ладонями камешки. Он не снял с меня камеру, а оставил под грудью. Впиваясь в живот и асфальт, она скрипела под тяжестью веса. Я сочувствовал, что нам обоим приходится это терпеть. Мне хватило смелости на то, чтобы заскулить, не размыкая губ. Он доказал, что властен надо мной, поднеся перочинный нож к горлу и проведя ухоженной рукой по лбу, на котором вздувалась жила.

– Fique quieto! 5 5 Не дёргайся! (португ.)

Я понял, вернее, ощутил, что если буду двигаться, то умру. Хоть и всё внутри меня не унималось от гнева, представление о яростном отпоре добавило больше страха.

Его нельзя было скинуть или обезоружить.

Долбаная туша!

Почти с содроганием я представил мычащую свинью с подвижным пятачком; как эта свинья возится в грязной луже, беспрерывно хрюкает и фыркает. Стянув штаны и трусы, он хрюкнул точно так же, получая наслаждение, ведь я был голым и трясся, не переставая. Давал оценку.

Без лишних прелюдий он оказался во мне. Я зарыдал намного громче и закрыл глаза, чтобы не подвергаться ещё большему унижению. Мне было стыдно, что моя щека впечатывалась в землю, и что вдоль нас цвела нежная и чистая бело-жёлтая плюмерия, аромат которой переносил в недостижимый рай. Её место было среди бесконечного лета.

Я стонал от боли, неосознанно даря блаженство своему мучителю. Шлепок за шлепком, он не переставал толкаться и тупо мычал. От резких движений меня затошнило. Дыхание учащалось по мере того, как он подходил к концу, впившись пальцами в поясницу. Я уже не соображал, где нахожусь и почему до сих пор не потерял сознание. Я не мог дождаться, когда всё закончится. Он закрыл мой рот и быстро кончил. Отпустив, он что-то прохрипел вскользь, и, застёгиваясь на ходу, скрылся в переулке.